Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв.

Древневосточная литература

— Слепой Сим! Вас требует к себе господин уездный правитель. Пойдемте быстрее!

Услышав это, Хаккю испугался:

— За мной нет никакой вины.

— Говорят, император призывает всех слепых, дает им должность и жалует дом с землей. Так что скорее идите в управу.

Служка привел Хаккю в уездную управу, и там Хаккю сказали:

— В столице устраивают пир для всех слепых. Живо отправляйся в столицу!

Хаккю отвечает:

— Как же я пойду в столицу за тысячи ли: у меня нет ни одежды, ни денег на расходы!

Все в управе знали, как живет слепой

Сим, поэтому ему выдали деньги и одежду и велели скорее отправляться в путь. Хаккю — делать нечего — вернулся домой и кликнул сожительницу. А мамаша Пэндок в этот миг радовалась втайне, думая, что слепой Сим непременно утопится в реке с досады на ее мотовство и все оставшееся имущество достанется ей. Но когда Хаккю вошел в дом и позвал ее, она тотчас откликнулась:

— Да-да!

— Послушай, жена! Сегодня я был в управе, и мне сказали, что в столице устраивается пир для всех слепых и что мне тоже нужно идти. Так вот, я пойду, а ты следи за домом и дожидайся моего возвращения.

— Как же это? Вы — глава семьи — пойдете, а я останусь? Ведь говорится же: «Жена должна всюду следовать за мужем!» Нет уж, я пойду вместе с вами!

— Слова твои весьма похвальны! Может, действительно нам отправиться вместе? Знаешь, я поместил у купца Кима из села, что на той стороне, триста лянов денег. Возьмем с собой из них пятьдесят лянов!

— Что вы ерунду говорите! Эти триста лянов я уже взяла и истратила в этом месяце на абрикосы!

У Хаккю перехватило дыхание.

— Да когда же ты успела истратить их на абрикосы, когда я совсем недавно отдал ему деньги?

— Подумаешь, какие большие деньги! Стоит ли так сердиться?

— Не удивлюсь, если узнаю, что ты истратила и те, что я отдал на хранение мамаше Квидок!

А сожительница и глазом не моргнула.

— Ну, конечно, истратила и их: на хлеб да на бобовую похлебку!

Хаккю снова обмер.

— Ах ты, мотовка! Моя дочь, истинно любящая и преданная Сим Чхон, уходя из дому, чтоб умереть в Имдансу, оставила мне деньги, наказывая беречь их для себя, а ты, дрянь этакая, растратила их, эти драгоценные деньги, на хлеб, абрикосы и бобы?

— А что? Разве я не могу есть то, что хочу? — Мамаша Пэндок решила схитрить. — В прошлую луну меня почему-то все время тошнило, рис мне опротивел и захотелось кисленького...

Хаккю, наивный муж, услышав это, забеспокоился:

— Слушай, а может, ты ждешь ребенка? Но если ты будешь есть много кислого, это повредит ребенку. Я буду рад, если ты родишь мне сына или дочь. Ну что ж, в таком случае мы вместе пойдем на пир в императорский дворец!

Сказав так, Хаккю стал готовиться в путь. Посмотрите, что он делает: шляпу из бамбуковой щепы с острова Чеджудо он завернул в толстый холст; надел куртку из прочного сукна; перекинул через плечо матерчатый ремень и закинул за спину дорожный мешок; завернул в платок деньги; взял в руку посох и, пропустив вперед мамашу Пэндок, последовал за ней в далекий путь. Так они отправились в императорский дворец.

Шли они, шли и достигли одного селения, где остановились в харчевне на ночлег. Неподалеку отсюда жил некий слепой

по фамилии Хван, который еще в соседнем уездном городе прослышал, что мамаша Пэндок — потаскуха. Очень ему хотелось побаловаться с ней хоть разок. И вот, узнав, что она, как уже бывало раньше, приехала в это селение, Хван договорился обо всем с хозяином харчевни и предложил мамаше Пэндок перейти к нему. Та подумала: «Если я пойду с Хаккю в столицу, меня, зрячую, все равно не пустят в императорский дворец. Если же вернуться домой, меня будут преследовать заимодавцы, так что домой мне никак нельзя. Ну, а если пойти к Хвану, мне будет покойно и абрикосов я поем вволю хоть один сезон. Пойду-ка я к Хвану!» И она ушла ночью к Хвану, прихватив все дорожное имущество Хаккю.

Ничего не подозревая, бедный Хаккю встал рано утром и позвал:

— Эй, мамаша Пэндок! Пойдем скорее! Чего ты заспалась?

Но женщина, бывшая уже за десятки ли, конечно, не отозвалась.

— Эй, жена! Жена!

Но как Хаккю ни звал, ответа не было. Слепой удивился. Пошарив у изголовья, он обнаружил, что поклажа его исчезла. Только тут понял он, что жена сбежала.

— А! Ушла!

Хаккю горестно всхлипнул:

— О жена! Куда ты ушла, покинув меня? Пойдем со мной! Куда же ты ушла? С кем пущусь я в далекий путь к императорскому дворцу? Кому мне довериться? Куда же ушла ты, бросив меня? О! Горе мне! Горе!

Испустив тяжкий вздох, он принялся размышлять:

— Нет! Дурак я, что думаю о такой шлюхе! Я перенес смерть умной и доброй госпожи Квак, перенес разлуку с любящей и преданной дочерью Сим Чхон, так стоит ли горевать об этой потаскухе? Дурнем я буду, если хоть раз вспомню о ней, если еще хоть словом о ней обмолвлюсь!

И все же не мог он сразу выбросить эту женщину из памяти. «Жена! Жена!» — звал он, покидая харчевню.

Вскоре достиг Хаккю другого селения. Было лето, стояла невыносимая жара. Обливаясь потом, дошел он до реки, где в прозрачных водах барахталась шумная ватага ребятишек. До него донеслись их веселые крики.

— Эх, искупаюсь-ка и я, — решил Хаккю и, быстро раздевшись, погрузился в воду.

Через некоторое время он вылез на берег и стал шарить в поисках платья. Но какие-то злые люди, еще беднее, чем Хаккю, унесли всю его одежду. Слепой чуть не задохнулся от гнева.

— Проклятые воры! Вы соблазнились моим тряпьем! Нет никого несчастнее меня на этом свете: ни при солнце, ни при луне я не могу различить восток и запад. За что дана мне такая судьба? Уж лучше умереть и отправиться на небо! Там увижу я снова прекрасное лицо своей Сим Чхон!

Голый, в чем мать родила, сидел слепой Сим одиноко под палящими лучами солнца и горестно вздыхал. Но кто же мог вернуть ему одежду? В это время возвращался из столицы в Улин здешний правитель. Услышав возгласы: «Дорогу! Дорогу!», Хаккю радостно встрепенулся: «Вот хорошо! Сейчас я обращусь к этому господину за помощью!» И он закричал:

— Я слепой, иду в столицу. Примите мою жалобу!

Правитель остановился:

— Где ты живешь, слепой? Почему ты раздет? О чем ты хочешь просить меня?