Верность памяти
Шрифт:
— Не может этого быть!
— Я не сказал, что стар, я только сказал, что ленив. Мне ведь стоит поманить пальцем…
— И это вас устраивает?
— Вполне…
— Вы довольно откровенны…
— Я говорю все это для того, чтобы вы знали, с кем имеете дело.
— Ваше доверие — знак особого внимания?
— Если будете и впредь подшучивать надо мной, я вас отшлепаю.
— А вы уверены, что я не из тех, которых достаточно поманить пальцем?
— Конечно уверен! — высокомерно усмехнулся он. — Хоть вы сидите рядом со мной в платье из фланели, а вон та дама с длинными волосами
— Что вы сказали?!
— Я на конкретном примере объяснил вам, что не всегда все зависит от упаковки.
— Это очень любопытно, — изобразила она притворный интерес на лице, — но чересчур сложно для меня…
— Вы только попытайтесь вникнуть, дорогая… Если у нас хотят купить сигареты немцы, можно упаковывать их даже в старые газеты. Они все равно купят… Если же мы хотим продать сигареты швейцарцам, приходится позаботиться об упаковке. Чтоб коробочки были потверже, бумага внутри пошелковистей…
— А дешевые сигареты не купят даже в двух слоях станиоля… — подсказала она.
— Купят, если продавать умеючи и сначала раскошелиться на рекламу: убедить, что это чистый табак, что он не вреден для здоровья… Если упаковать позамысловатей, да не в серебряный станиоль, а в золотой…
— Очень интересно.
— Вы в своем платье из фланели напоминаете мне дорогие сигареты, упакованные в газетную бумагу. А эта, — он указал на певицу, — хоть и разодета в настоящие шелка, все равно остается девкой. Мне она и даром не нужна… как…
— Как сигарета, вызывающая кашель, — подсказала Мария, насмешливо улыбаясь.
— «Как сигарета, вызывающая кашель…» — повторил он и сморщил нос от смеха. — Да будь вы хоть в рубище, я бы все равно вас разглядел…
— Всегда приятно поговорить с умным человеком, — заметила она, скромно потупившись, а про себя подумала, что на такой комплимент он обязательно клюнет, если, конечно, не идиот.
Казалось, ее слова его нисколько не тронули, но налившиеся кровью белки глаз и покрасневшие уши говорили об обратном, да и алкоголь делал свое дело.
— Я сразу понял, что ты девушка умная, — сопел он ей в ухо, как несколько недель назад папаша Михал в своем подвале, — что задешево тебя не купишь…
— И вы не ошиблись! — В ее голосе появились негодующие нотки, и она почувствовала, что перестает владеть собой.
— Ты будешь иметь все, что пожелаешь… — твердил он заплетающимся языком.
— Меня нельзя купить! — выпалила она, дрожа от страха и незаметно осматриваясь вокруг.
У входа в зал громко разговаривали два немецких офицера и толстяк в штатском; только у беспрестанно открывавшихся дверей в кухню никого не было.
— А я и не собираюсь тебя покупать, — сопел он, и серебряный крест на его галстуке поблескивал угрожающе. — Ты просто станешь моей, повелительница…
— Ведите себя прилично! — произнесла она таким тоном, каким учительница одергивает учеников.
— Нет, ты будешь моей! — вскричал он и схватил ее за руку. — Сегодня же… Сейчас же… Сию же минуту…
Она пыталась вырвать у него
Хохот посетителей и туш, исполняемый оркестром, заглушили вопли комиссара по снабжению. Плохо соображая, какие последствия может иметь ее поступок, Мария выскочила на улицу и столкнулась с Орфанусом. Вслед за ней выбежал разъяренный Янега в смокинге. О чем он шептался с надпоручиками, она, сидя в «Татре», не слышала. Видела только, как он размахивал руками.
Машина резко свернула в сторону Войчиц и на бешеной скорости помчалась по неровному, обледеневшему шоссе. Казалось, всю клокотавшую у него внутри ярость Голомани вкладывал в эту неистовую езду. Но Мария этого не замечала.
Она вообще не обращала внимания на то, что происходило вокруг. Ей хотелось лишь одного: поскорее забыть этот ужасный вечер, забыть холеную физиономию комиссара по снабжению, угрожающе поблескивавший крест на его галстуке, его потные руки, больно вцепившиеся ей в запястье, и беспрестанное сопение над ухом. Поскорее бы, поскорее бы все это забылось…
— Не думал я, что ты такая недотрога, — вернул ее к действительности голос Голомаии.
— Я не недотрога, — робко запротестовала она.
— И никогда ею не была, черт побери! — послышался голос Орфануса, и она вздрогнула, словно от удара: как он может говорить такое, он же был другом Милана, а значит, и ее другом!
— Завалить операцию! — негодовал Голомани. — Может, Янега непонятно объяснил, что ты должна делать? — спросил он так ехидно, что она взорвалась:
— Извольте разговаривать со мной в подобающем тоне!
— Я с тобой еще не так поговорю, черт побери! — опять вмешался Орфанус.
Мария почувствовала себя маленькой, незаслуженно обиженной девочкой. Если бы в «Татре» была задняя дверца, она бы непременно выскочила на ходу и пошла пешком.
— Как ты не понимаешь, что комиссар этот нам был очень «ужен! — заговорил Орфалус уже более спокойно.
— Вы что, собирались открыть торговлю сигаретами? — спросила она со злостью.
— Вот дура! — воскликнул, не сдержавшись, Голомани, но осуждающий взгляд Орфануса заставил его замолчать.
— Ты же сама рвалась отомстить за Милана, — терпеливо продолжал тот. — Мы ждали подходящего случая, и такой случай представился… А ты в один миг разрушила все наши планы…
— Этот тип, которому ты двинула по физиономии, член главного штаба глинковских «гардистов» [6] , — счел наконец необходимым объяснить Голомани. — Сведения, которые мы могли бы получать от него, были бы на вес золота…
Мария слушала их с покорностью ученицы, которую собираются несправедливо наказать. В чем, собственно, она виновата? Эти надпоручики ничего ей не объяснили и ничем не помогли. А может, они просто переоценили ее способности? И все равно они не правы…
6
Фашистские карательные отряды, действовавшие в Словакии в 1939–1945 гг. — Прим. ред