Верность памяти
Шрифт:
— Мне сообщили, что он погиб на Верхней Нитре, — твердо произнесла она.
— Кто сообщил?
— Надпоручик Орфанус. В сентябре сорок четвертого года он приезжал в Леготу, где я учительствовала.
Полковник изобразил на лице недовольство:
— Средства связи в то время работали отвратительно, и вряд ли Орфанусу были известны обстоятельства гибели сотника Габриша.
— Так почему же он сообщил мне, что Милан погиб на Верхней Нитре?
— Брякнул первое, что пришло в голову. Его послали сообщить, что Габриш погиб, ну и выразить соболезнования… А вы
— Что же, я не имела права ни о чем спросить?
— Послушайте, ну кто же в подобной ситуации признается, что мало что знает… Вы стали расспрашивать — вот он и придумал про Верхнюю Нитру.
— Но почему я должна верить вам, а не Орфанусу?
— Да я последний, кто видел его живым…
— Опишите мне его.
— Высокий, широкоплечий, худощавый, в форменной рубашке защитного цвета…
— Видно, память у вас неплохая.
— Да нет, за три десятка лет многое забылось, — задумчиво произнес полковник, сожалея о том, что за эти годы образ сотника как — то стерся, потускнел.
— Боже мой! — спохватилась вдруг Мария. — Ведь у погибших забирают документы, не правда ли?
Она посмотрела на Гавлика выжидательным взглядом, и он подтвердил, что действительно забрал документы сотника и сдал в штаб.
— У него была моя фотография… Я уверена, что была… — прошептала она взволнованно: для нее было так важно, чтобы полковник подтвердил это.
Гавлик напряг память и припомнил, как раскладывал перед штабным писарем документы погибшего сотника.
— Да, фотография была, — повернулся он к Марии. — На ней вы почти девочка. И у вас другая прическа — волосы длинные, достающие до плеч. Только вид у вас на ней какой — то неестественный…
— Мы фотографировались после сдачи государственных экзаменов, — пояснила она. — Это была моя единственная удачная фотография. Я подарила ее Милану через месяц после того, как он назвал меня своей невестой… А еще он носил прядку моих волос в бумажнике…
— Я его не обыскивал, — отрезал полковник.
— Вы хотите сказать, что его похоронили с бумажником?
— Нет. Во всяком случае, при эксгумации бумажника мы при нем не обнаружили.
— Откуда вы знаете?
— Мне было поручено перевезти его тело в Тековцы.
— Спасибо, — склонила в знак благодарности голову Мария.
Она припомнила весенний пасмурный день, когда вместе с группой пионеров приехала в гости в Тековцы. Произошло это совсем случайно лет шесть назад. Она еще не знала, что Милан похоронен именно здесь. Просто в первый год их знакомства он собирался привезти ее сюда и представить родителям, но та поездка так и не состоялась.
И вот теперь Марии захотелось осмотреть село, а может, и дом, где Милан родился и вырос. Она подошла к школьной сторожихе, дряхлой маленькой старушке, и осторожно спросила:
— Вы, случайно, не знаете, где живут Габришовы?
— Это какие Габришовы? — удивилась та.
— Те, у которых сын был офицером.
— Ах, так это Рихтаржовы! — догадалась старушка. — Старик умер в позапрошлом году, а Мара скончалась сразу после войны, когда пришло
— Здесь, в Тековцах? — спросила Мария, стараясь не выдать своего волнения.
— Да, на нашем кладбище, недалеко от входа. Мария поблагодарила старушку и вышла на улицу.
Водитель «Волги», выделенной в распоряжение гостей шефствующим над школой заводом, со скучающим видом разгадывал кроссворд.
— Не могли бы вы оказать мне любезность? — обратилась к нему Мария.
Тот выжидающе посмотрел на нее.
— Мне нужны три красных тюльпана…
— Боюсь, что цветы можно достать только в городе, — хмуро произнес водитель.
— Понимаете, цветы мне нужны, чтобы возложить их на могилу, — принялась было объяснять она. — Денег у меня при себе немного, но вечером, когда вы отвезете нас домой, я с вами рассчитаюсь…
— Ждите меня здесь, — бросил водитель и дал газ.
Машина затормозила перед воротами кладбища.
— Спасибо, — прошептала Мария, бережно, словно святыню, прижимая к груди цветы.
— Идите и не торопитесь, — твердо заявил водитель. — Я буду ждать вас столько, сколько нужно…
Мария остановилась возле могилы. «Милан Габриш», — прочитала она короткую надпись под выцветшей фотографией. И еще цифры — дата рождения и дата смерти.
Время и дожди не пощадили фотографии, металлическая рамочка кое — где поржавела, но Мария не отрываясь, до боли в глазах вглядывалась в дорогое лицо, и все ее заботы, тревоги и огорчения казались ей мелкими, несущественными, а вся ее жизнь — какой — то нереальной. Реальным, настоящим виделось ей теперь прошлое, такое далекое и близкое…
Всю обратную дорогу водитель молчал, и Мария была благодарна ему за это. Да и не помогли бы ей сейчас слова утешения, ведь человек с выцветшей фотографии был когда — то для нее дороже жизни…
Человек с выцветшей фотографии дорог ей по — прежнему. Ей и, как выяснилось, вот этому полковнику, который смотрит в окно с равнодушным видом. Смотрит и молчит. А зачем говорить? Главное, что все эти годы он хранил верность памяти Милана. Хранила верность его памяти и Мария. И постарается хранить впредь… Оба они постараются…
Девушка с фотографии… Как же это он забыл о ней? Правда, кто же мог подумать, что девушка, изображенная на фотографии, и Ксения, фигурировавшая в документах, с которыми он знакомился в архиве, одно и то же лицо? Что после войны она вышла замуж и стала пани Арбетовой, хотя должна была стать пани Габришовой? А впрочем, она, вероятно, и была Габришовой… до сегодняшнего дня… Эх, если бы они встретились раньше…
В последний раз скрипнули колеса, проскрежетали сцепления вагонов, и наступила тишина. Гавлик выглянул в окно и увидел порт и корабли — огромные, как дома. И Мария смотрела в окно с любопытством — болгарское побережье Черного моря она видела впервые. Ей доводилось бывать чуть севернее, в Румынии, а здесь — никогда…