Верность
Шрифт:
– Правильно! – поддержали его. – Пусть Носов патроны выдаст!
Все бросились к трапу, к пирамидам, которые моментально опустели. Фельдфебель Носов, поняв, что в таком настроении команда его не послушает, отправился с докладом на вахту. Но штурману уже докладывал боцман:
– Всё энтот скубент, товарищ штурман, наговорил там всего, команда и взволновалась. Правда или нет про фершала – пущай командир с комиссаром разбирают, а сейчас их Панкратьев успокаивает, пока комиссара нет. Ты чего, Носов? За патронами? Это надо к старшему офицеру. У его ключи.
–
Спросонья Нифонтов не мог понять, в чем дело. Сначала ему почудилось прошлое: бурная Балтика, матросские самосуды. Поняв наконец происшедшее, он решил сразу подчинить себе созданную Ходулиным обстановку.
– Прикажите боцману построить команду, Михаил Иванович.
– Николай Петрович, я бы этого не советовал.
– А я в ваших советах не нуждаюсь. Исполняйте приказание.
На последнем слове голос Нифонтова сорвался, но он сейчас же надул губы и принялся одеваться. Штурман вышел.
В коридоре на двери каюты Полговского был иголкой приколот лист из тетради с нарисованной на нем чернилами мертвой головой со скрещенными костями и надписью: «Смерть предателю!» Штурман снял лист, спрятал его в карман, спустился в кубрик и приказал боцману построить команду. Боцман уговаривал:
– Ну, живей наверх, строиться! С винтовками, куда же их теперь! И чего вы петушитесь? На корабле вахта, служба, а вы за винтовки. В старое время это бунтом называлось, сейчас тоже командир не похвалит.
– Плохо, что комиссар на берегу. Он бы сейчас с командой поговорил, и все бы успокоились, – сказал Панкратьев.
– А ты сам почему не смог успокоить? Ведь старый матрос, революционер называется. Тебе бы давно комиссаром быть, а тут вот энтот кочегар из скубентов тебя обскакал. Эх ты! Ну, пошли наверх.
Команда построилась с винтовками у ноги. Подровнялись. Вышел Нифонтов, как всегда надутый и медлительный. Сонными глазами оглядел строй.
– Смирно! – скомандовал штурман. – Товарищ старший офицер! Команда по вашему приказанию построена.
Нифонтов нахмурился. Матросы смотрели на него настороженно: что он сейчас скажет? Если что-нибудь неподходящее, они готовы были ответить взрывом криков. Но Нифонтов ещё на Балтике научился выходить из подобных положений победителем.
– Товарищи матросы, – начал он, – я рассматриваю ваш поступок как выраженное мне недоверие. Мне лично, оставшемуся за командира, это очень неприятно. Но, с другой стороны, я рад видеть вашу готовность защищать наш корабль с оружием в руках. Поэтому считайте, что это я приказал вам разобрать винтовки! Так я и доложу командиру и буду просить его, чтобы это делалось ежедневно после спуска флага. С оружием обращайтесь осторожно. За нечаянный выстрел строго взыщу. А предателей не бойтесь: если они есть, от законного наказания не уйдут.
Матросы удовлетворенно загудели.
– Косов! – продолжал Нифонтов. – Выдайте каждому по пачке боевых патронов. После побудки их сдать обратно, а винтовки вычистить
Команда разошлась с довольными лицами. Нифонтов неторопливо ушел к себе, не сказав штурману ни слова.
Улегшись на диван, он подумал: «Интересно бы знать, чем вызвано выступление Ходулина, очень похожее на провокацию? На Балтике такие выступления обычно кончались плохо. Тут, конечно, обстановка иная и люди другие. Но и здесь… Кто знает?.. Интересно, случайно ли это произошло именно тогда, когда комиссара и командира не оказалось на борту?..»
78
Комиссар вернулся поздно, молча прошел к себе и лег спать. Происшедшее накануне ему стало известно лишь утром от боцмана. Павловский пришел в ярость, вызвал в каюту Ходулина, еле сдержавшись, допросил его и, обещав строго наказать, отпустил. Запершись в каюте, он обдумывал положение. Оставить всё по-прежнему уже нельзя: вся команда знает об измене Полговского. Приедет командир – нужно решать. И опять этот Ходулин! Второй раз подвел, да как подвел!
К подъему флага почти одновременно вернулись с берега Полговской и командир. Фельдшер, как ни в чем не бывало, прошел к себе. Ничто его не встревожило – команда молчала.
В командирской каюте Клюсс, нахмурившись, выслушал комиссара, но остался совершенно спокоен.
– Действительно, Ходулин опять сделал нам большую неприятность: осложнил и без того непростую обстановку. Но особенно не огорчайтесь: рано или поздно всё равно пришлось бы пресечь деятельность Полговского.
– Но как же сейчас быть?
– Арестовать придется Полговского. Назначить следствие. Держать его под арестом до возвращения в Россию, а там передать в руки правосудия. Это трудно, хлопотно, может вызвать ряд осложнений с местными властями, но другого выхода ваш Ходулин нам не оставил.
– А завербованные Полговским?
– Успел ли он кого-нибудь завербовать? Если он их назовет на следствии, посмотрим, как с ними быть… Согласны? Тогда давайте сочинять приказ.
– Ходулина, мне кажется, надо снова посадить в карцер!
– Этого как раз делать нельзя. Ведь он, по мнению команды, герой. Измену раскрыл, а мы его в карцер! Но за пьянство и опоздание с берега суток на десять оставить без увольнения надо.
Когда Полговской после чая стал готовиться к амбулаторному приему, в дверь постучали. Перед ним стоял штурман с пистолетом в руке, из-за его спины выглядывало растерянное лицо фельдфебеля Косова.
– Вы арестованы, гражданин Полговской, – сказал штурман, – вот приказ. Сдайте оружие и выйдите в коридор. Мы произведем обыск.
Полговской побледнел, руки у него задрожали, буквы приказа прыгали перед глазами.
– Оружия у меня нет, – отвечал он. – Чем вызван мой арест?
Штурман внимательно на него посмотрел:
– Причина ареста – ваша «частная практика». А оружие всё-таки предъявите. Оно у вас есть.
Полговской с ужасом вспомнил о двух браунингах, спрятанных в мягкой спинке дивана. «Может быть, не найдут», – понадеялся он.