Верну любовь. С гарантией
Шрифт:
Он внезапно почувствовал, как мурашки побежали по коже. Как там… — Он вновь нашел это место: «Княжну повезли убивать на холодный таинственный стрежень…» Завтра, нет, уже сегодня все должно решиться. Охота за человеком… Как там она? Спит? Или тоже не может заснуть? Он ничего не рассказывал Дашке — а она, выходит, что-то почувствовала? Или это у него самого фантазия разыгралась? Дашка совершенно необыкновенное существо. Когда она смотрит на него своими голубыми глазищами… Он снова вздохнул, на этот раз мечтательно. Скрипковская была мгновенно забыта, стоило только взглянуть,
…И проснулся. Откуда-то просачивался аппетитный запах — похоже, Даша опять встала ни свет ни заря. Она каждый день вставала готовить ему завтрак. Почему-то его это ужасно трогало. Пока она хлопочет в кухне, нужно тихонько положить тетрадь на место. Не вставая с кровати, он пошарил рукой — и ничего не нашел. В ужасе вскочил и заглянул под кровать. Тетради не было. Вот дурак! Нужно было положить ее на место! Что теперь делать? Даша наверняка обиделась — брал ее личное имущество и неизвестно что с ним делал. Может, хихикал потихоньку.
— Саш, — донесся до него Дашин голос. — Саш, ты проснулся уже?
Может, пронесет? Вдруг она подумала, что сама ее там забыла? Нет, врать нельзя. Он никогда не будет ей врать. «А что, — ехидно сказал внутренний голос, — ты не врал, когда без спросу брал стихи и ревновал, как дурак?» — «Заткнись! — рявкнул Бухин. — И без тебя тошно!» И поплелся в кухню.
Даша, подпоясанная скрипковским передником с трогательными мещанскими розочками, улыбалась, от сковородки распространялся неземной аромат, чайник посвистывал не пронзительно, как всегда, а даже как-то музыкально.
— Умывайся скорей, — приказала Даша. — Омлет почти готов. Его нужно есть горячим.
— Я сейчас. — Он ринулся в ванную. Или она ни о чем не догадалась, или… готовится закатить ему скандал и выпереть из своей жизни. Но сначала благородно накормит.
Он не угадал. Даша обо всем догадалась, и нельзя сказать, что ее это не взволновало. Но закатывать сцен она не будет. Довольно с нее было скандалов, которые мать с отцом устраивали дома!
— А вот и я, — объявил он, появляясь в кухне. — Готов к приему пищи.
На Дашу он почему-то не смотрел. Зачем-то подвигал по столу тарелку, затем взял в руки солонку и стал ее вертеть. Соль тут же просыпалась. Даша смахнула соль салфеткой и высыпала в раковину.
— Даш, через левое плечо нужно было бросить! Чтобы ничего не случилось!
— Какой ты суеверный! Уже случилось, — весело сказала она. — Кто спал на моей кровати? Кто ел из моей миски? Кто читал мои стихи?
— Я больше
— Что?! — возмутилась она. — Как это не буду?! А кто тогда будет? Что же, мне их чужим людям нести? Саш, ты знаешь, я так боялась тебе их показать, — призналась она. — Ну, просто ужасно боялась. Вдруг ты бы разлюбил меня?
— Какая ты все-таки дурища! — Он обнял ее, обхватив руками вместе с табуретом.
— Дурища, — согласилась она. — Я больше не буду.
— Чего не будешь?
— Стихов дурацких писать не буду.
— А что, там и дурацкие есть? Я не заметил. По-моему, хорошие. Даже очень хорошие.
Даша залилась нежным румянцем.
— Ты так думаешь? Нет, правда, есть и дурацкие…
Вместо ответа он поцеловал ее таким долгим поцелуем, что они оба едва не оказались на полу. Когда он наконец оторвался от нее, в кухне появился какой-то странный запах.
— Это омлет! — Даша подскочила к плите и сорвала со сковороды крышку. — Подгорел!
— Игорь, там тебя на проходной срочно спрашивают!
— Кто?
— Девица какая-то… Сказала, что вызывал. Мужики, у вас кофейку не найдется? Пару ложек?
— Какая девица?
— Чернявенькая такая, рост примерно 162–165, нос прямой, глаза карие… Симпатичная.
— О-о-о! — застонал Лысенко. — Да что же это такое! Да когда ж это кончится!
— А что такое? — удивился Бурсевич. — С чего это он так?
— Достала она его, — пояснил Банников. — Чернявенькая, рост 162–165. Замуж хочет.
— Так это мы уладим! — обрадовался Бурсевич. — Сосватаем!
— Что, что уладим?! — бушевал Лысенко. — Кого сосватаем?! Какой замуж?! Через мой труп замуж! За мой труп только замуж! Я в командировке! Я в тюрьме! Я умер!
— Да не волнуйся ты так. — Несколько опешивший Бурсевич пожал плечами. — Надо — объясним. Давай только без «умер». Хорошо? А то она твое тело потребует.
— Именно! Тело! Она за ним и пришла! Моя тонкая душа на хрен кому сдалась!
— Останется твое тело при тебе. С душой вместе. Сейчас уладим. Так кофеек будет?
— Будет! Все будет! Я тебя умоляю… Убери ее отсюда, а то выйти никуда не смогу!
— Все, я пошел.
— Извините, Игорь Анатольевич, у вас кофейку не найдется?
— Еще один, — удовлетворенно сказал Банников. — Заходи, Сашок.
— Пару ложек всего, я завтра принесу.
— Ты сегодня принеси! — рявкнул Лысенко. — Сейчас Бурсевич придет, и будет сахар, кофе… Боря! Ну что?
— Результат положительный, — доложил Бурсевич.
— Да ну?! — удивился Банников. — И как этот фокус-покус удался?
— Да я ей сказал, — хитро прищурившись, доложил Борис Бурсевич, — что Лысенко уже четыре раза был женат и что у него шестеро детей — от каждой жены по одному, а от одной двое…
— Если от каждой по одному, а от одной двое — то это пятеро получается, — заметил Бухин.
— А, не важно! Где пять, там и шесть. Короче, говорю, его сейчас нет, вы подождите, а вообще, вся зарплата, говорю, у этого… э-э… гм… придурка…