Вернуть Эми
Шрифт:
Хотя мне больно от всего.
От его рук, от его губ, от его грубости.
И от моего подчинения, моей бесхарактерности, моей слабости перед ним. Мне больно.
Но я ни за что этого не прекращу.
Где-то стучит дверь, раздаются разгульные голоса.
Диксон замирает. Грязно ругается.
И подталкивает меня к двери моей комнаты.
А я… Я иду.
Замок открывает он сам. Я не могу, руки дрожат, он за спиной жарко дышит, целует, сводит с ума.
До кровати мы не доходим. И если я надеялась,
Меня просто прижимают к обратной стороне двери, опять животом, штаны дорывают прямо на заднице, хриплое рычание, сопровождающее это действие: «Навертела тряпок на себя, бля», совершенно не остужает, потому что я горю, везде, и особенно там, внизу, где терпеть уже невозможно.
И ему, судя по всему, тоже невозможно, потому что никаких дополнительных реверансов не случается, меня тупо и жестко ставят в нужную позицию, дергают на себя и…
— Сукаблянахер… Да!
Диксон замирает на пару секунд, то ли давая мне привыкнуть к обжигающей резкости, тесноте, от которой слезы из глаз брызжут, то ли сам приходя в чувство.
Если у него сейчас, как у меня, темно в глазах, то да, время на адаптацию нужно. Но этому зверю его явно нужно меньше, чем мне.
Потому что, когда он делает первый жесткий толчок, я еще не в себе. И так в себя и не прихожу. В глазах темно, он стискивает до боли, он рычит что-то мне в шею, накрывает, обволакивает собой, и двигается, двигается, двигается…
А я — уже не я.
Я — просто мягкая, податливая глина, бессмысленный мычащий и стонущий кусок плоти. Я поддаюсь, выгибаюсь, позволяю делать с собой все это.
И думаю… Хотя нет, не думаю я в тот момент. Просто мысль мелькает, отголосок, что я пожалею. И что Андреа бы…
Но я не Андреа. Я не настолько сильная, не настолько цельная.
Я — лишь испуганная девочка в мертвом мире. Легкая добыча для хищника. И, наверно, хорошо, что меня взял самый сильный из хищников. Эта мысль не отвращает, как должна. Нет. Я выгибаюсь сильнее, чувствую крепкие зубы на своем плече, звериное рычание, темнота накрывает с головой… И я кончаю. С криком, так и не прорвавшимся через его ладонь на моих губах.
Чувствую, как он ускоряется, рычит уже что-то совершенно нецензурное, а потом замирает. Во мне.
У меня подгибаются ноги. Если он меня сейчас отпустит, я просто позорно сползу к его ногам.
И это будет финал этой глупой истории. И финал моей жизни, той попытки игры в свободную Эми.
Я не справилась.
Но Диксон меня не отпускает.
Поднимает на руки, несет к кровати, раздевает, укрывает одеялом. Нависает надо мной. Смотрит.
— А где Керол?
Зачем я спросила? Ну вот зачем? Неужели правду от него дождусь? Нет же!
— В душе не ебу, — усмехается он. И смотрит. Странно так. Хотя мне, после произошедшего, все кажется
— Я их оставил в паре километров отсюда. Захотят — придут.
— Но как же ты…
— Дура ты, Харрисон, — хрипит он, наклоняясь ко мне и целуя. В губы. Нежно.
Диксон — нежно.
Это надо пометить в календаре.
И меня опять захлестывает знакомой уже волной дрожи.
Вот как так? Он же так ничего и не объяснил мне, так ничего и не сказал…
Пришел, без слов трахнул у двери, уложил в постель…
И, судя по его действиям, собирается еще раз трахнуть… Так ничего и не объяснив… Какого, спрашивается, черта я так млею? Это же глупость. Это — полный бред и дикость…
Я это все думаю, конечно, но сопротивляться и не планирую.
Диксон ложится на меня, обнимает, и это уже без первоначального остервенения, жесткости, грубости.
Он другой, совершенно. И меня этот перепад настроения доводит до безумия буквально в секунду.
И Диксона тоже, наверно, потому что он сопит сильнее, сдавленно матерится, рвет с меня одеяло…
— Ну вот че это за нахер! Братуха! Это моя баба!
Хриплый развязный голос Мерла Диксона звучит настолько неожиданно, что Дерила буквально подбрасывает в воздухе, как кота.
Я торопливо ныряю под одеяло, успевая заценить диспозицию.
Мерл стоит, заложив большой палец крепкой ладони за пояс джинсов и демонстративно почесывая привернутым к протезу острием штыка щеку.
И смотрит на Дерила. Тоже злого и напряженного.
Недобро так.
Очень даже недобро.
И в этот момент мне, как маленькой, ужасно хочется спрятаться под одеяло.
9. Эми
— Твоя? Твоя?
Так, кажется Диксона заклинило… Я, конечно, очень хочу спрятаться, но кто же тогда объяснит взбешенному Дерилу ошибку?
— Дерил, я…
Мой невнятный писк вообще никому не интересен, братья начинают кружить по комнате, не отводя напряженных взглядов друг от друга.
— Моя. Тут все мое. Какого хера явился, братишка? — Мерл щерится, показательно расслабленно, оскал такой, что мне становится еще страшнее.
— Мерл, я…
— Блонди, прикрой ротик, — командует он, — сейчас Диксоны разговаривают.
— А ты меня не ждал, я смотрю? — хрипит Дерил, усмехаясь. И бросает на меня настолько злобный взгляд, что прямо продирает.
Эй, да не виновата я ни в чем!
И да, я тоже начинаю злиться!
— Ждал, сука! — неожиданно орет Мерл, — очень сильно я тебя ждал! Там. На крыше! Где меня этот шерифский ублюдок приковал! Да не дождался что-то! Рад был избавиться от меня, братишка? А?
— Ах, ты тупое чмо! Да я тебя искал! Я туда вернулся! Какого хера не дождался? — так же, срываясь, орет Дерил, и я вижу, насколько ему плохо от злых слов Мерла, как его корежит.