Вернуть себе клыки
Шрифт:
– Чувствую, обманул нас Вельзевулон, – вздыхаю, когда мы с монархом сидим на нарах. – Думается, он специально появился и наврал с три короба, чтобы я не поубивал его сотрудников.
– Тебе виднее, – отвечает Эквитей. Он бледен и напоминает годовалого зомби. Синие мешки под глазами, дрожащие пальцы; залысины на темени напоминают трупные пятна. – Ой!
– Что такое? – пугаюсь, когда он внезапно вскрикивает.
– Меня кто-то толкнул!
– Не удивительно, – пожимаю плечами. – Мы же в камере,
Король указывает на пустое место рядом с собой.
– Ой! – на этот раз Эквитей подскакивает и, словно угорелый, отбегает к двери.
– Да что с тобой? – мне кажется, будто у монарха из-за тюремной жизни поехали мозги.
– Меня поцеловали! – визжит он диким голосом. И тыкает пальцем в бородатую щеку, на которой расплывается небольшое пятнышко слюны.
– А, – радуется смотрящий камеры. – Вот где он спрятался. А то нам надоело уже искать!
– Кто? – не понимаю ровным счетом ничего.
– Невидимка, – будничным тоном отвечает старик. – Он постоянно прячется от нас.
– И где же этот невидимый целователь? – верчу головой, но по-прежнему никого не замечаю. При словах о «целователе» Эквитей хрустит твердо сжатыми кулаками.
– Убью! – верещит он и бросается вперед.
Какое-то время мне кажется, что он несется на меня. Но король поворачивает чуть левее, слышится глухой удар. Монарх хватает воздух за невидимое горло и с упоением начинает его душить.
– Отпусти, – хрипит кто-то.
Внезапно прямо передо мной появляются два налитых кровью глаза. Они далеко выпучены и, кажется, сейчас вылезут из невидимых орбит. В воздухе колеблются неуловимые очертания худого тельца. Оно издалека напоминает младшего демона из Тринадцати Кругов.
– Да хватит, – просит смотрящий. – Зашвырни его к петухам.
– К кому? – Эквитей разжимает левую руку и чешет ею затылок.
– Вот к этим двоим, – дед указывает на куроборотней. Те кокетливо выпячивают груди, один из них призывно хлопает себя по бедру. – У них семья из трех однополых особей.
– Тьфу! – сплевывает король.
Изо всей мочи он пинает невидимку. Воздух рябит, когда наверх проносится хлипкое тело неосязаемого демона. «Куры» хватают его в объятия и скрываются на нарах. Оттуда доносится тихое поскуливание и успокаивающая речь.
– Эх, такое дело испортили… – тяжело вздыхает мужик с татуировкой Высшего Мага. – А теперь еще инструмент испортился…
– А что так? – спрашиваю для проформы. Честно говоря, мне плевать на проблемы заключенных. Но появление серьезного волшебника из наивысшей колдовской касты в тюрьме – явление неординарное.
– Надо было одну штуку спереть, – еще более грустно поясняет колдун. – Вот я и сделал этого… – кивает в сторону куроборотней, – демона полностью невидимым. А этот придурок на тот момент никак не мог с полом
– Соболезную, – бормочу под нос. – Надо было кого-нибудь гетеродемонального брать – безотказный вариант.
– А если бы охранники были женщинами? – предполагает Эквитей.
Вся камера погружается в раздумья. Заключенные любят подумать, построить гипотезы. В тюрьме заниматься больше нечем.
– А ведь я тебя знаю, – говорит вдруг какой-то вампир.
Заключенный поворачивает ко мне вытянутое бледное лицо. Над нижней губой топорщатся желтые клыки. По левому зубу стекает мутная градина слюны.
– Зато я тебя не знаю, – грубо обрываю его. – Сидишь себе – сиди. И не мешай другим сидеть.
– Это не ты Дашаушелию арестовал? – угрожающе спрашивает вампир. – Очень рожа знакомая.
– Нет, не я, – украдкой показываю парню кулак с оттопыренным средним пальцем. На пальце удлиняется коготь. Мол, еще одно слово, и раздеру тебя, как профессиональный критик – бульварный роман.
Кровосос благоразумно затыкается. Но зерно недоверия уже брошено в землю. И оно, будь неладное, пускает густые побеги.
– А ну-ка поподробнее, – требует смотрящий. – Тут некоторых обвиняют в связях с полицией.
Передо мной появляется призрачный фантом убиенного крысоборотня. Мне кажется, что он вылезает из-под нар и тянется к моему горлу посиневшими пальцами.
– Меня кто-нибудь обвиняет? – добавляю к голосу хищный рык.
Вампир отрицательно мотает головой. И кто тебя, идиотину, тащил за черный язык?
– Я обвиняю, – пищит кто-то с крайней скамьи у окна.
Поворачиваюсь и вижу тощего уткоборотя. На противной роже у него искрится удовольствие. Улыбочка настолько гадкая, что ею можно вызывать рвотные рефлексы.
– Хорошенько подумай, – говорю ему, – а потом еще раз повтори. У тебя ведь на харе написано, что ты – подсадной.
– Он действительно подсадная утка, – сообщает старик. – Но после некоторого времени избиений и тюремных нравоучений, этот доблестный муж перешел на сторону заключенных. Он больше не стучит, аки дятел-переросток, тюремной охранке. Ведь правда?
Утка преданно кивает и смотрит на меня недобрым прищуром. Затем открывает свой поганый рот и пищит во всеуслышание.