Вернуться и вернуть
Шрифт:
— Вот все вы так: чуть что, сразу — за ухо! Того и гляди, с корнем вырвете.
— Это идея. Можно и уши оборвать, и...
— Но-но! Я бы попросил! Точнее... Спросил бы.
— О чём?
— Почему ты со мной возишься?
Ксаррон скривил губы, словно собирался порадовать меня очередной колкостью, но вдруг передумал, поднял голову и несколько вдохов внимательно вглядывался в сплетение чёрных веток, за которыми, как за кованой оградой, пряталась луна. И то, что я, в конце концов, услышал, ответом не стало:
— Тебе какую версию изложить?
— Их так много?
— Версий? О, да!
— А причин?
— Ещё больше. И в то же время, меньше. Возможно, причина вообще одна-единственная. Но её никто не знает.
— У меня нет настроения смеяться твоим шуткам.
— А грустить?
— А грустить нет желания.
— Тогда чего же ты хочешь?
— Узнать чуть больше, чем знаю сейчас. И лучше, если ты сам придумаешь какую-нибудь нелепицу, чем я займусь тем же самым!
— Уж это точно! — хохотнул Ксо. — Ладно, уговорил. Только обещай не спрашивать, правду говорю или нет!
— Если настаиваешь, — безразлично пожимаю плечами, и кузен укоризненно щурится:
— Отсутствие любопытства тебя погубит, можешь мне поверить!
— А я как раз любопытничаю!
— Джерон, — голос стал на тон ниже, что означало переход от непринуждённой беседы к назидательной лекции. — Я готов поклясться: ты донимаешь меня расспросами только потому, что уже придумал кучу ответов. А поскольку в твоей голове места вечно не хватает, тебе необходимо срочно установить, какие из ответов имеют право остаться в пределах видимости, а какие должны тихо и мирно удалиться прочь. И при чём тут любопытство? Пошлый и рациональный подход к решению проблемы. Даже не буду спрашивать, угадал или нет, потому что твой нос разочарованно морщится, а это верный признак!
— Признак чего?
— Того, что у тебя отняли очередную игрушку. Только не обижайся!
— И не думал.
— Думал, думал, не отпирайся! Нет ничего постыдного в том, чтобы проиграть достойному противнику.
— Имеешь в виду себя?
— Ты равно не умеешь льстить и подкалывать, поэтому занимайся тем, что у тебя получается вполне сносно.
— Например?
— Задавай вопросы.
— Я уже спросил!
— А разве я не ответил? — деланно изумился Ксо.
— Нет!
— Значит, мне не понравился вопрос.
— Ни себе чего! — вот теперь я возмущён. На самом деле. — Сделай милость, расскажи тогда, что тебе нравится!
— Я пошутил, — не то, чтобы кузен идёт на попятный, хотя налицо попытка остудить мой пыл. Ну, такие штуки со мной давно уже не проходят:
— А я — нет!
— Ах, какие мы нетерпимые!
— Я спросил сущую ерунду, а получил вместо ответа ворох увёрток. И что прикажешь с ними делать?
— Выкинуть подальше, — пожимает плечами кузен. — Хорошо, не буду больше над тобой смеяться... Так что ты хотел узнать?
— Зачем ты всё это делаешь?
— Что «всё»?
— Ну... Помогаешь выпутаться из дурацкой ситуации. Учишь. Приводишь домой.
—
— Ага! И злился ты тоже из удовольствия?
— А как же! Между прочим, всласть позлиться — самое милое дело! Это для радости поводов много, а чистая злость под ногами не валяется, искать надо. Там, где трава погуще, да тени побольше.
— Опять шутишь? — даже не упрекаю. Устал от бесплодных попыток завести серьёзный разговор, и Ксаррон это чувствует, потому что мгновенно меняет тон:
— Не совсем. Так, чуть-чуть... Ты и в самом деле меня развлёк. Внёс в мою скучную жизнь некоторую приятную сумятицу.
— Доставил массу неприятностей...
— Положим, я их таковыми не считаю. И тебе не советую. Воспринимай всё происшедшее, как маленький семейный отдых. Не всё ж делами заниматься, надо иногда и дурака повалять!
— И совершенно очевидно, какого «дурака» ты имеешь в виду.
— Ну, опять надулся! Я же предупреждал: причин моих поступков много, и не все из них придутся тебе по вкусу.
— Не все. Но я, кажется, знаю ту, которая не понравится в первую очередь тебе.
— Вот как? Я — весь внимание.
У кого любопытства в избытке, так это у моего кузена. Впрочем, все Крадущиеся такие. Можно сказать, главная фамильная черта — совать нос во все дыры, щели и тёмные углы. Положено, в общем. И этой слабостью Ксо можно беззастенчиво пользоваться в корыстных целях. Можно. Только я всегда был излишне мягкотел, чтобы научиться наносить удар по самому слабому месту.
— Причину зовут Магрит.
— Неужели? — не дрогнуло ничего: ни голос, ни мельчайшая чёрточка лица. Кого-то другого это равнодушие обмануло бы, но я слишком хорошо знаю: когда речь заходит о моей сестре, Ксаррон замыкает чувства в себе. Любые. Словно боится, что кто-то подглядит и разнесёт по всему свету его великую тайну... Влюблён по уши, вот как это называется.
— Может, она и не главная, но, несомненно, самая любимая причина.
— Гадёныш! — шипение сквозь зубы, правда, не угрожающее, а скорее, слегка недовольное. Впрочем, передо мной кузен не считает нужным притворяться без особой нужды: слишком много было бы чести.
— Новый комплимент? Премного благодарен! Надо будет записать, а то забуду... А если честно, Ксо, это из-за неё?
— «Это»?
— Твоя нежная забота обо мне.
Наступившее молчание длится ровно столько, чтобы мы оба успели справиться: я — с желанием хихикнуть, кузен — с настоятельной потребностью одарить меня затрещиной. Мне первому удаётся победить свои чувства:
— Извини.
— За что?
— Я не хотел шутить на эту тему. Само как-то получилось.
— Вижу.
Он всё ещё напряжён и вовсе не из-за моего нелепого чувства юмора. Сам того не желая, я затронул то, что Ксаррон меньше всего хотел бы со мной обсуждать. Нет, даже мимолётно касаться в разговоре, и то не стал бы. А меня словно что-то тянет за язык... Ну, не могу остановиться, и всё тут!