Вернуться в сказку
Шрифт:
Мария Фаррел с улыбкой смотрит на кинжал. Она совершенно не боится, хотя примерно представляет, что вскоре произойдёт. Но смысл теперь бояться? Смысл убегать? Смысл прятаться? Его нет. И никогда не было. Никогда — ни сейчас, ни в любое другое время. Это не первый сон, в котором она умирает. Ничего страшного не случится, если это произойдёт ещё раз — да, смерть даже во сне неприятна, но не оставляет никакого другого впечатления или желания после себя, кроме желания рассмеяться, желания презирать, желания смотреть свысока на всё это и улыбаться — ярко-ярко. И искренне.
— Моя смерть? — усмехается она. — Ты так уверен, что меня можно убить, да?
Она уже давно мертва, пожалуй… Такое впечатление, что умирала она уже когда-то давно… Не произошло ничего такого, из-за чего она бы могла считать себя таковой — в её жизни не умер никто из тех, чью смерть она бы перенесла с трудом, на её долю не выпали слишком тяжёлые, непосильные для неё испытания… Но она была мертва. Она когда-то давно умирала. И чувствовала сейчас это всем своим естеством. И, наверное, поэтому совершенно не боялась сейчас.
— Любого человека можно убить, — пожимает плечами мужчина и рывком бросается к ней, вонзает свой кинжал в её живот…
Боль пронзает её тело. Острая. Сильная. Она делает шаг назад, чуть шатаясь от внезапной слабости в ногах и сильной боли. Небо… Какое же оно невозможное, холодное, далёкое — это небо… Красивое… Она делает ещё несколько шагов по каменному полу балкона, упирается спиной в стену, хватается левой рукой за бортик, беспокойно смотрит вниз — на костёр, на людей, что находятся там, под самой крепостной стеной… Её забавляют эти люди. Она готова почти презирать их — за ту обыденность, за ту обыкновенность… Разве можно желать такой жизни? Спокойной. Размеренной. Правильной. Разве можно её хотеть? Разве им недоставало этой обыденности?
Её восхищает совсем другое… Её восхищают огромные корабли — фрегаты, бриги, шхуны, баркентины… И та печальная, протяжная песня, которую запевали, сидя прямо на песке и траве, цыганки, что казалась особенно таинственной и мистической — под этой большой круглой луной, под этим бескрайним тёмным небом… Её восхищали горящие замки, тлеющие развалины, пылающие костры…
Она смотрит вниз, оглядывает саму себя — с усмешкой, чуть презрительной к самой себе. У неё все руки были измазаны в крови… Ярко-алые капли стекают по её пальцам, капают на белоснежный мраморный пол… Мария лишь смеётся — ей почему-то становится до невозможности весело, словно и нету этой боли вовсе.
Она медленно и осторожно вытаскивает кинжал, обагрённый её кровью, из своего тела и с усмешкой глядит на него — она видит именно саму себя, не кого-то ещё… Ей — Марии Фаррел — смешно. Она не может глядеть на того человека без хохота. А он смотрит на неё как-то непонимающе и сам пятится назад. Напуган. Растерян. Не понимает. Боится. Что же… Это можно считать её маленькой победой сегодня, правда?
Мария снова открывает глаза. И снова оказывается в той же самой комнате, в которой и была до этого. Должно быть — это просто глупости… Эти необыкновенные, яркие, словно
— Мы сегодня должны идти туда? — спрашивает Мария чуть недовольно. — Жаль… Мне бы хотелось ещё чуть-чуть посидеть здесь…
Айстеч кивает и как-то странно смотрит на неё. Бывшая принцесса встаёт с подоконника, подходит к другу… Ей почему-то жаль его. Пожалуй, даже очень. Наверное, ей стоило быть мягче, но… Ей никогда не нужно было делать это раньше. Мердоф же стоит, смотрит на неё как-то чуть ли не виновато, а потом просто молча подаёт ей чашку с какао и тарелку с яичницей. И уходит.
Мария усмехается чуть грустно и присаживается в кресло. Ей приходят в голову разные мысли… Странные мысли… Всего четыре секунды. Убить человека можно всего лишь за четыре секунды — лишь представить его лицо, закрыть глаза и спокойно сосчитать до четырёх. Главное только не дышать в этот момент. И всё. Она усмехается снова, закрывает глаза и представляет то старое, морщинистое лицо, те презрительные карие глаза… Она набирает полную грудь воздуха и…
Раз. Два.
Три… Четыре…
Комментарий к II. Глава тридцать первая. Сонм проклятий.
* Fleur – Я знаю, что ты знаешь
========== Бонусная глава. Рождественская сарабанда ==========
В краю средь гор и цветущих долин
Текла река, исчезая вдали.
Прекрасней не было страны,
Где рождались баллады и сны.
В дорогу звал глас таинственных гор.
Три сына там покидали свой дом.
Один был горд, другой — упрям,
А третий был сердцем смирён.
Слова Отца были грусти полны:
«В любви моей вы росли, как цветы.
Что ждёт вас там, в чужих краях?..
Да хранит вас молитва моя.»
И звучало в ответ
Эхо горных вершин:
«Сохраните богатство Души
И Любви нескончаемый Свет!»
Прошли года, затерялись вдали.
В краю средь гор и цветущих долин
Встречал отец своих детей
После долгих разлук и скорбей.
И первый сын возвратился домой:
«Гордись, отец, — я великий герой!
Вся власть моя, и в этом суть
На крови я построил свой путь!»
Второй привёз золотые дары:
«Смотри, отец, я могу все миры
Купить, продать и слёзы всех
Превратить в серебро и успех!»
И звучало в ответ
Эхо горных вершин:
«Разменяли богатство Души
Ради славы и блеска монет..»
А третий сын на коленях стоял:
«Прости, отец, я великим не стал.
Смиренным был, врагов прощал».
А отец с теплотой отвечал:
«Душа твоя и добра, и чиста.
И пусть богат ты и знатен не стал,
Но ты хранил любовь мою.
Я тебе свой престол отдаю!»
И звучало в ответ