Вернуться в сказку
Шрифт:
И есть ли кто ещё, помимо невероятной Джулии Траонт, кто смог бы разгадать тайну сводов иль-кроинской цитадели?
***
Джулия и Эйбис возвращаются только к ужину — весь день они бродят по побережью и по лесу, общаются друг с другом… Герцогиня уже не выглядит такой испуганной — она почти спокойна. Улыбается так же, как и всегда, когда ей хорошо — чуть самоуверенной, чуть снисходительной, чуть высокомерной улыбкой. Как и всегда, когда она себя чувствует лучше, когда ей весело, когда ей радостно — она всегда улыбается так. Очень нежно. И очень по-доброму. Эйбису Вейча иногда становится не по себе от этой её улыбки…
Они приходят только к ужину — Феликс Эсканор и Седрик Солнман бросают на них удивлённые взгляды, но, как того требует от них этикет, ничего не спрашивают и не говорят. Вот что значит — княжеское воспитание… Вейча обязательно бы
Джулия присаживается на диван и жестом просит Эйбиса присесть рядом с ней. Он не отказывает герцогине в этом. Ведьма почти невесомо касается его волос, цепляется пальцами за его кудри и всё так же безмолвно и нежно смеётся. Пожалуй, Вейча очень скучал по ней. Наверное, не будь в комнате сейчас Седрика и Феликса, он прижался бы к ней как можно крепче, обнял бы, снова бы начал болтать всякую ерунду… По правде говоря, дело было совсем не в том, что он чувствовал бы себя неловко, если бы сделал это при князьях. Уж скорее они чувствовали бы себя неловко — Эйбису такое состояние было практически незнакомо. Но герцогиня просила его «вести себя прилично» при посторонних.
Разве мог он пренебречь её желанием?
Джулия осторожно перебирает волосы пикового валета. Ей нравится это делать. Очень нравится. Как-то она даже, улыбнувшись, посоветовала ему не обрезать кудри слишком коротко. Наверное, он действительно бы остригся, если бы не она. Длинные волосы, впрочем, из всех парней их отделения носили лишь Феликс Эсканор и Константин Райн. Первый был наследником древнего рода и обязан был соблюдать некоторые традиции в отношении своего внешнего вида. Второму просто длинные волосы нравились больше. Или, может, была и ещё какая-нибудь причина, но ей Эйбис никогда не интересовался — с Константином они практически не общались, тот был не слишком приятной личностью (даже по его, Вейча, меркам) — снобом, педантом и эгоцентриком. Эгоцентриком, пожалуй, был и сам Эйбис, но… Он хотя бы не был педантом и снобом. Феликс как-то ему говорил, что именно поэтому он и дружил не с Райном, а с Вейча. И, всё же, Эйбис не стриг волосы слишком коротко. Расстроить герцогиню Траонт, пожалуй, он боялся больше всего на свете.
Феликс лежит на кровати — в охотничьем домике всего лишь две комнаты, хоть и достаточно больших, так что, своеобразным «обеденным залом» служила именно та комната, где пришлось спать Феликсу, Седрику и Эйбису. Князь Эсканор привычно бледен. У него, как и у Леонризес — да, да, этой «маленькой ксандрской княжны», как называл ту отец во время своих визитов в Академию — временами случались приступы гемикрании. По правде говоря, Эйбис никогда бы не посчитал подобную болезнь действительно серьёзной, если бы не знал так хорошо Феликса — тот никогда не стремился как-либо отлынивать от работы, учёбы, каких-либо поручений и тому подобного. Вот Вейча скорее придумал бы себе что-нибудь такое именно для этого. Он, в отличие от своего друга, был крайне ленив. Практически во всём. Эйбис на редкость был привязан к своей тёплой постели, комнатке с камином и куче книг, тетрадей и вещей, разбросанных по полу. Аккуратным Вейча тоже никогда не был. Поэтому обязательная для всех учеников Академии еженедельная уборка в своих комнатах обычно производилась Эниф или Феликсом или же не производилась вовсе. Ему, в принципе, было комфортно и в комнате, в которой было невозможно ступить из-за обилия вещей и отсутствия какой-либо упорядоченности в размещении этих самых вещей.
Эниф, по правде говоря, это всегда раздражало. Не только Эниф, если быть совсем честным — Феликс, Леонризес, Юсуфия, Тозеур, Йохан и Доминик тоже не были в восторге от того бардака, который Эйбис учинял, если уж оставить все преуменьшения и оправдания, не только в своей комнате, но и во всех общих комнатах дома команды пик. Вот Джулия никогда не ругала его за беспорядок… Правда, пожалуй, она зато с большим рвением принималась сама разбирать те завалы, которые были самым обыкновенным явлением в комнатах Эйбиса Вейча.
— Мы отобедаем у графов Рогмерских в этот
Джулия Траонт кивает и продолжает перебирать и расчёсывать — подумать только, почти никогда Вейча не приходилось расчёсываться самому, это всегда за него готовы были сделать Джулия или Эниф — волосы своего воспитанника, продолжает что-то тихонько бормотать себе под нос какие-то слова на одновременно неизвестном и знакомом Эйбису языке. Это успокаивает… Пожалуй, думается Вейча, это очень даже неплохо, что Джулия что-то бормочет. По правде говоря, ему нравится. Конечно, было бы ещё лучше, если бы не было рядом ни Седрика, ни Феликса, но… Так тоже было неплохо. Пиковый валет не знал, когда он ещё смог бы увидеть её. Возможно, прошли бы годы — Джулия могла просто перечислить деньги на его счёт в банке, и тогда они не увиделись бы много лет. Эта мысль заставляет Вейча в тайне — и даже не совсем в тайне — радоваться той счастливой — или несчастливой, по мнению Феликса — случайности, которая перенесла их обоих к ней — к герцогине Траонт.
Князь Эсканор же, кажется, совсем не желал этой случайности — считал её почти бедствием для себя. Конечно, думалось Эйбису, всё дело было в его драгоценной виконтессе Мире Андреас, червовой королеве с необычайно миловидными личиком и светлыми кудряшками. В кукольной виконтессе Мире Андреас, поведение которой в последнее время вызывало недоумение, раздражение и практически суеверный ужас сразу у двоих её поклонников — у Феликса и Кристиана. Андреас, кажется, чем-то понравился несчастный сноб из команды треф — Константин Райн. Да, конечно, и для пикового туза, и для червового короля это было огромнейшей проблемой. Кажется — почему-то Эйбису при взгляде на них думалось именно так, — они были даже простить такую неслыханную наглость — влюблённость в Миру — друг другу. Но только не холодно-вежливую улыбку по отношению к ней же от Константина. Константина Эйбис никогда особенно не любил — считал снобом, педантом и эгоцентриком, — но в данной ситуации был даже рад тому, что что-то может, наконец, отвлечь двух влюблённых идиотов от хорошенькой и миленькой дурочки, которой являлась Мира. Райн и Андреас на удивление стоили друг друга — он был человеком, совершенно лишённым сердца, а она была из тех девиц, про которых с пренебрежением говорят, что они абсолютно лишены мозгов.
К сожалению, всё обстояло именно так, и Эйбис, если быть откровенным, был крайне счастлив тому факту, что Феликс Мире был только другом, который, хоть и был незаменим, обречён был навечно остаться только другом. Андреас вовсе не была человеком, которого Феликс был достоин на самом деле. Она была просто глупой, хоть и весьма миловидной, девчонкой, из семьи женщины, на которой и оказалось воспитание маленького князя Эсканора. По, должно быть, субъективному мнению Вейча, Мира была самым раздражающим человеком во всей Академии. И уж своему лучшему другу Эйбис ни за что на свете бы не пожелал связать всю свою дальнейшую жизнь с ней. С этой глупой, сентиментальной барышней, которая вполне была способна на такие неимоверные глупости, на которые не был способен даже пиковый валет, то есть, собственно, сам Эйбис Вейча. В общем, пожелать такого «счастья» он мог разве что Виланду или Райну, которых откровенно недолюбливал.
Феликс приподнимается на кровати и тут же со стоном опускается обратно — всё-таки, иногда Эйбису думается, что быть аристократом не так уж и хорошо. Эти приступы гемикрании… Впрочем, что уж врать — он сам никогда не хотел бы быть аристократом. Слишком много ответственности. Слишком много важности. Слишком много всякой ерунды. Вот посмотреть хотя бы на обоих Эсканоров, что учились в их Академии сейчас — Феликса и Розу, — на Кошендблата, Гакрукса, Отакара, Виланда, Августина, Леонризес или на ту же Миру. Все они были настолько скованны всеми этими правилами этикета, традициями, обычаями, что практически не могли нормально дышать из-за них, если выражаться образно. Они не могли порой даже прийти на занятия — или куда ещё — в той одежде, в которой им хотелось, не могли оскорбить человека, которого им хотелось оскорбить, не могли — ну, чисто формально, если судить по Виланду и Эсканорам, да и по остальным тоже — сделать некоторую мелкую пакость, уж во всяком случае — не могли спокойно и открыто, не опасаясь какого-то ужасно неприемлемого для них осуждения со стороны общества, посмеяться над тем, кому они эту пакость сделали.