Вернуться в сказку

Hioshidzuka

Драхомиру думается, что правильнее было бы разозлиться на девчонку и послать её куда подальше — ей же лучше будет. Впрочем, когда это Драхомир Астарн что-либо делал «правильно»? Он всегда был тем, кто нарушал правила, кто переворачивал вселенную вверх дном. Без какой-то особенной причины — просто потому, что ему хотелось веселья. Потому что без этого жить было слишком скучно. И теперь… Теперь совесть терзала его. За все необдуманные поступки, за всю ту боль, которую чувствовала Дея рядом с ним.

— Ты можешь умереть, знаешь? — усмехается Драхомир. — Я попрошу тебя сделать то, что скорее всего будет стоить тебе жизни.

Мария пожимает плечами. Так просто. Словно бы это что-то настолько

незначащее, безобидное… Возможно, она просто не понимает того, что её ждёт. Впрочем… Смерть должна быть довольно быстрой в случае… В случае, если она не окажется реинкарнацией Танатоса. А то, что она не окажется… В этом уже были хоть какие-то сомнения — раньше Драхомир и думать не хотел о том, что может случиться нечто подобное. Но девчонка на самом деле отдалённо напоминала Танатоса. Драхомир был бы круглым дураком, если бы не заметил этого. Даже Ратмир сумел подметить — эта трусливая тварь, которая отличалась той ещё неосторожностью.

— Я вполне согласна это сделать, — говорит она.

Мария выглядит так, как будто согласилась на какое-нибудь очень незначительное действие. Она стоит и улыбается. С интересом разглядывает Драхомира — своего нового знакомого… И совершенно не думает о том, что ей что-то грозит. Будто бы это совершенно не имеет для неё значения. Для Танатоса тоже порой не имело. Когда ему хотелось отдохнуть, когда ему было скучно…

Драхомир зажигает вторую сигарету. И думает о том, что как-нибудь обязательно заявится в Фальранию. Именно там оставались останки Танатоса. В одном из вечных ледников — Мир даже примерно знает, какой именно. И он обязательно как-нибудь заглянет туда. Это будет весело. Во всех смыслах.

— В конце концов, тебе стоит пожалеть меня — мне так скучно…

Её тон кажется даже забавным. Девчонка плюхается на кровать и улыбается. И смеётся. Драхомир тоже когда-то так смеялся… Давно это было… Он прекрасно помнит подобный шутливый тон, когда они шли грабить одну из крепостей в Лефидии… И помнит, как сам тогда пошутил, что тогда, когда становится скучно, Чернокнижник обязательно делает так, чтобы скучно не было никому…

Драхомир почему-то вздрагивает. И тут же, злясь на себя, выплёвывает согласие на то, что Маришка будет делать то, что он скажет. Хоть и прекрасно знает, насколько сильно будет винить себя после за принятое решение. Но теперь он просто обязан проверить. Если это Танатос, тогда… Тогда всё снова будет хорошо — чёртов Чернокнижник всегда умел придумать что-нибудь для собственной забавы и для того, чтобы спасти свою шкуру и, заодно, шкуры всех своих товарищей.

А если она не Танатос — не плевать ли на неё, в конце концов?

Девчонку зовут Мелани Найрд. Она выглядит слишком хрупкой для своего возраста. И слишком наивной, хотя, наверное, не стоит слишком верить своим глазам. Она первосвященница из одной первосвященнической цитадели. Уровень, на котором она выросла, всё время вылетает из головы. Хотя, быть может, она выросла в Осмальлерде? Она очень похожа на девушек оттуда. Те, что из Интариофа, посмелее будут. И куда язвительнее. Вспомнить хотя бы Алису Вейзел. Назвать Алиску девушкой робкого десятка — подобной ерунды никогда в Интариофе не слыхали! Алиса была улыбчивой и открытой, а так же умела убеждать окружающих в своей правоте. Мелани же улыбалась куда реже. И, когда улыбалась, становилась похожей на ребёнка. Впрочем, должно быть, она и была ребёнком. Сколько ей было? Лет семнадцать?

У неё почти что прозрачные запястья — худенькие-худенькие и с очень тонкой кожей. Такую можно повредить, если просто ногтем по ней проведёшь. И даже сжать эти руки в своих нельзя — слишком велик шанс сломать. И пальцем-то не будешь касаться этой нежной кожи… И, пожалуй, осквернить

такую чистоту страшно — девочка кажется настолько хрупкой, что Мир боится к ней даже приблизиться. Впрочем… Ему ли уже бояться? Столько ужасных дел было у него на совести — что будет стоить ещё одно? И всё же… Драхомир не подходит к ней. Всё так же стоит в стороне — у самого входа, словно не решаясь пройти. На самом деле, причина скорее в том, что ему больно. И в том, что он жутко устал. Не хватает сил даже руку поднять, чтобы позвать кого-то хотя бы жестом. Поэтому, он просто стоит, стараясь опереться на колонну. Чтобы не рухнуть от усталости и боли. Чтобы не дать всему этому сброду нищих, бродяг и разбойников повода смеяться над ним. Сил на то, чтобы драться с ними, у него нет. Хочется прилечь, отдохнуть… И он так давно не ел… Странно, что в его состоянии, вообще, нужна пища.

Её светлые волосы едва ли достигают лопаток. И очень тонкие. Они пухом разлетаются по плечам. Совсем не такие, как у Лори. Когда Мелани улыбается, она похожа на цыплёнка. С Лори так никогда не было. Даже когда ей было четыре года. Даже когда она клянчила нужную ей игрушку у отца — всё было совсем не так. Лори была любимой сестрёнкой Драхомира, пусть и была порой до невозможности капризна. Да и отец любил её больше, чем кого-либо из своих дочерей. Потому что Лори всегда была лучше всех своих сестёр. Да и многих братьев, если уж про то говорить. Она по праву была любимицей отца. А вот Драхомир положение любимого сына ничем не заслужил.

Мелани Найрд не спрашивает Драхомира о том, нужна ли ему помощь. Она просто подходит, задирает ему рукава его рубашки и начинает обрабатывать его раны. И смотрит. Жалостливо. Настолько, что тому становится тошно. Впрочем, Мелани на всех смотрит жалостливо. Она, вообще, всех жалеет. И никого не боится. Глупая маленькая девочка. Смелая, честная, открытая — вряд ли хоть что-нибудь из этого ей поможет. Никому это не помогает. Не эти качества. И Мир считает своей самой большой ошибкой ту открытость, какая была ему присуща до тюрьмы.

— Надо перевязать ваши раны, — говорит Мелани Драхомиру, — иначе, они могут воспалиться и загноиться.

Как будто его раны могут загноиться. О!.. Это было бы ему избавлением. На нём всё заживало слишком уж легко. Вода из озерца, что принадлежало той твари с ледяными серыми глазами помогала. Она ускоряла его регенерацию — он мог заживлять худшие из ран буквально за сутки. А бессмертие — бессмертие давало ему эти самые сутки. Хотя уже давно хотелось умереть…

У неё тихий голос, но совсем не тусклый, как у леди Катрины. И ран на руках Драхомира она касается более осторожно и нежно, нежели Лори. У Лукреции Астарн были руки скорее кузнеца, нежели леди. Впрочем, Лори была неплохим медиком. И в самых серьёзных ситуациях всё равно стоило обращаться к ней, а не к кому-либо другому. К тому же… Лори любила своих братьев. По-своему, но любила. И она готова была помогать. Пусть её помощь всегда была не слишком-то нежной. Лори, вообще, всегда была лишена способности проявлять ласковое и нежное участие — нет, она помогала, но… Лори не была бы Лори, если бы в дело постоянно не включался её скверный характер.

Мир смотрит на неё насмешливо и кивает. Будет он сопротивляться тому, что его руки кто-то перевязывает — в конце концов, Якобина постаралась на славу. И теперь Драхомир на всю жизнь останется калекой. Поэтому — ему ли сопротивляться тому, что девочка по имени Мелани Найрд хочет помочь ему? Она была просто девчонкой, которую все близкие ей люди звали куда короче — и немудрено, девчонка была совсем ещё ребёнком. Кто она такая, чтобы называть её «госпожа Мелани Найрд». Ну не Элина же Горская она, в конце концов. Да и Элину так звать порой надоедало.