Вернуться в сказку

Hioshidzuka

— Кто — она? — спрашивает министр почти удивлённо.

Он, пожалуй, не знал на свете ни одной женщины, что могла бы им командовать. Даже Милана не командовала им. Направляла, упрашивала — пожалуй. И он соглашался с ней. Но чтобы приказывать… Она никогда ему не перечила, никогда не спорила… Милана делала всё тихо и незаметно, а Делюжан потом соглашался с ней. Возможно, именно так ей и следовало делать. Милана всегда была умной. Очень умной, какой бы простушкой её не пытались выставить. Если она чувствовала, что слёзы помогут лучше — она плакала, если понимала, что любое слово выведет её вспыльчивого супруга из себя — молчала, если знала, что стоит просто подождать — ждала. Она никогда не настаивала. Слишком хорошо понимала, на что может наткнуться. Лирте же просто не было

нужды командовать — она была очаровательной маленькой девочкой, которая никогда ни с кем не спорила. Её было легко убедить в чём угодно. А другие… Стал бы он их слушать, даже если бы пытались спорить с ним? Что Моника, что Алесия…

Разве что…

Ему снова вспоминается эта самонадеянная усмешка, что была первым, что он увидел в той женщине. Усмешка, которая не могла считаться подобающей для истинной леди, которой себя в то время мнила эта девушка. Он сам тогда не сдержался и фыркнул от смеха. И сердитый взгляд зелёных глаз послужил ему упрёком. И всё же — она была настоящей леди. Пусть и не в том смысле, который понимали многие. В ней была какая-то странная сила, заставляющая её собеседника покоряться ей. Даже тогда, когда её капризы заходили слишком далеко. Даже тогда, когда они были бессмысленными, глупыми, безрассудными — она какой-то неведомой для всех силой заставляла всех подчиняться её словам и желаниям.

Ему вспоминается, как она, обидевшись на него за какую-то грубость, заперлась в своей каюте и была категорически не согласна разговаривать с ним больше — хотя спокойно общалась даже с самыми обыкновенными матросами. Даже с этим пьяницей Биллом, к которому даже за версту было противно подходить. Должно быть, это было показное — она общалась со всеми, кроме капитана Денеба, которым он тогда являлся. Делюжан едва ли может понять, почему тогда это подействовало на него. Но почему-то ещё во время путешествия от герцогства Ябра до герцогства Иветт всё стало иначе. А в царстве Калиар… В царстве Калиар было очень тепло. И люди там были совсем другие. Делюжан хотел бы навсегда остаться там — в этом тихом местечке, где верили в странных богов и почитали совсем иных героев. Кожа и глаза у людей в царстве Калиар были темнее, а души намного светлее. Их не испортила ещё та жуткая машина, которую люди красиво величают цивилизацией. Люди в Калиаре не боялись носить яркую одежду — эти броские цвета до сих пор стоят у него перед глазами. А их песни… Никогда в жизни Делюжан более не слышал столь прекрасной музыки. Их девушки украшали свои волосы цветами, а женщины покрывали свои головы цветными покрывалами. Там было так жарко и влажно, что Джулия разболелась. Наверное, это было единственной причиной того, что они пробыли в царстве Калиар так недолго.

— Она — истинная принцесса, не так ли? — спрашивает он с какой-то тихой и, как ему самому кажется, безнадёжной усмешкой. — И до сих пор — настоящая красавица?

Сколько он её помнит — она всегда была именно такой. И пусть многие считали её личностью весьма скандальной, Джулия никогда не переставала из-за этих скандалов быть принцессой. Нежной и хрупкой. Что бы там не шептали за её спиной злые языки. И что бы она сама о себе не мнила. Она не нуждалась в том, чтобы ей кто-то в чём-то помогал — сколько Делюжан помнил их знакомство, Джулия была слишком самостоятельной для этого. Но ей нужно было внимание, тепло… И она требовала этого. Требовала настойчиво и даже упрямо.

Джулия Траонт была дочерью короля, хоть её отец узурпировал власть тогда, когда она была уже в достаточно сознательном возрасте, а он, Делюжан, по рождению и праву имеющего все шансы взойти на престол, был блёклой тенью на её фоне. Роль серого кардинала — вот роль, которая принадлежала ему по его талантам. Он не был ни хорошим оратором, ни даже просто обаятельным человеком. Он мог понять, что как делается, но… Отношения с людьми никогда не складывались ни сначала у принца Денеба, ни потом у министра Делюжана.

Он никогда не мог быть кем-то другим. Как ни старался. А ей, Джулии Траонт, шли все роли — каждая, которую ей взбрело в голову сыграть. Она могла быть почти что легкомысленной и даже капризной принцессой, могла быть безукоризненной

герцогиней, могла быть ведьмой, взбалмошной и злой, могла быть любящей матерью и заботливой сестрой… Да только ли эти роли были ей подвластны?..

— Она много лучше! — как-то ревниво возражает мальчик, и Делюжану от его тона хочется захохотать в голос.

Она много лучше. Разумеется, он не может не согласиться с этим ребёнком. Джулия была тем человеком, которого просто невозможно описать словами. И пусть она была намного более своенравной, порой до грубости упрямой, слишком чувствительной и обидчивой, нежели следовало, она была лучше тех нарисованных образов, которые считались идеальными — образами послушных белокурых красавиц, не умеющих возражать и сердиться.

Он усмехается, думая о том, что лет сорок назад воскликнул бы не менее ревниво и пылко на такие слова. Но сейчас… Разве есть у него право это делать? Теперь он лишь улыбается и почти что покорно ожидает того, что будет дальше.

***

Граф Варан был тем человеком, что почти на каждом углу говорил о том, насколько сильно королевству Орандор необходима реформация церкви, о том, что промышленность в этом королевстве слишком сильно отстаёт от промышленности других, более развитых государств, что королевство Орандор до сих пор живёт по большей части за счёт сельского хозяйства, тогда как близлежащие страны — такие, как герцогство Ябра или королевство Анэз уже давно вступили на индустриальный путь развития экономики. То, что именно граф считает основной причиной всех бед, никак не уточнялось. Впрочем, можно было предположить, что причиной всех бед было именно то, что церковь находилась под влиянием Алменской империи.

Варан принадлежал к некому достаточно древнему, но уже давно обедневшему роду. Кажется, кто-то из его предков служил ещё фальранскому императору Инарду, а прабабушка была статс-дамой у королевы Марианны Линермадской. По правде говоря, было совершенно непонятно, что именно послужило постепенному обеднению рода Варан. Было бы куда проще предположить, что дед или отец Александра Варана проиграл часть состояния в карты, или что мать Александра, достопочтенная графиня Вероинка Варан потратила много денег на наряды и украшения. Но Ричард и Джозеф Вараны были весьма здравомыслящими людьми, что никогда не опустились бы до такого глупого развлечения, как азартные игры, а леди Вероинка была столь скромной и почтенной дамой, что никогда не спустила бы фамильного состояния своего мужа на туалеты.

Янжина плохо знала всю историю графа Александра — её он никогда особенно раньше не интересовал. По правде говоря, девушка всегда его считала еретиком и смутьяном, не заслуживающим внимания. И вот — теперь граф стоял прямо перед ней. Точнее — перед королём.

— Я слышал, вы не так давно убеждали на площади толпу, что нашей стране следует идти по несколько другому пути, — говорит Альфонс.

Янжина думает, что с каждым днём он становится всё больше и больше похож на истинного короля. И голос у него стал теперь именно такой, какой надо — даже Теодор невольно вздрагивает от столь холодного тона. А взгляд… Теперь, когда Ал кого-нибудь принимает, взгляд у него становится совсем жёсткий, в нём нет ни былого веселья, ни былой растерянности. Молодой король теперь кажется совсем другим. Словно бы он и был рождён для этого. Словно бы готовился всю свою жизнь к этим приёмам.

Граф Варан и вовсе кажется растерянным. Должно быть, если ему и приходилось раньше беседовать с королём Орандора, то это был слабовольный Генрих, который порой даже заикаться начинал от волнения. Но Альфонс не был таким. У него был сильный и ровный голос, который хотелось слушать, он смотрел не затравлено, а прямо и спокойно, а в жестах его не было какой-либо поспешности или, напротив, медлительности.

Теперь Альфонс выглядит самым настоящим королём. И он даже почти умеет говорить по алменски. Теодор учит короля этому. И хочет после того, как Его Величество овладеет алменским языком, приступить к изучению кайеримского. Янжина смотрит на графа и думает, что тот совсем не ожидал этой встречи с Его Величеством. Впрочем, вполне возможно, он не ожидал того, что кто-то откликнется на его слова.