Верняк

Пратер Ричард Скотт

Он возносил руку, увенчанную кулаком-турнепсом, все выше и выше, явно намереваясь обрушить ее с этих высот, подобно грому и молнии, на мою голову. Но двигался он отнюдь не как громовержец. Скорее как черепаха весом в тонну. Как-то не спеша, лениво. Как если бы у него была уйма времени.

– Эй, Харим, – сказал я, осторожно прощупывая почву. – Я хочу сказать, мистер Бабуллах. Ничего, если я буду называть вас Харимом?

Он действительно двигался медленно, и это зачаровало меня, так что я словно бы со стороны наблюдал за происходящим со мной. К

сожалению, это было не так.

Но я продолжал с ним говорить. Да, это была блестящая речь, похожая на ту, которую я держал, обращаясь к крошкам. Может, он загипнотизировал меня, как змеи гипнотизируют свои жертвы перед тем, как проглотить их? Краем своего сознания я воспринимал реакцию Шейха Файзули на мои слова, он хмурился, по-видимому, размышляя над моим упреком ему.

Тут меня осенило, что Харим Бабуллах, вероятно, не знает английского. Во всяком случае, не говорит на нем. В лице Шейха Файзули, мысли которого витали где-то далеко, я мог бы иметь первоклассного переводчика. А хороший переводчик это как раз то, что мне требовалось. Очень, очень требовалось! Но я не сразу это раскусил.

В свое оправдание могу сказать лишь одно: все мое внимание было приковано к чудовищному гибриду кулака и турнепса.

– Послушай, малый... я хочу сказать, Харим... Я только что управился с парнем в половину твоего роста. Подумай хорошенько, пока не поздно. Как говорится, семь раз отмерь...

Но было уже поздно. Потому что Харим не дал себе труда отмерить даже раз. Я видел, как опускается его кулак. Это я точно еще видел... Поэтому и вскинул руку, чтобы смягчить силу удара. Но ему потребовалось только две сотых секунды, чтобы сломить мое сопротивление и победоносно завершить начатое.

– Так что я испортил? – обратился ко мне Шейх Файзули, остановив Харима какой-то резкой фразой. – Что и как я испортил?

– Шейх, дайте мне минуту, чтобы прийти в себя! – Я пытался выпрямиться и стать таким же высоким, как прежде, но мне это не сразу удалось. – Иногда вас трудно понять, даже если я в полном сознании.

– Харим раскаивается.

– Отлично!

– Я сурово с ним поговорил. Он больше вас не ударит, не сомневайтесь.

– Я безумно, безумно рад это слышать! Ударь он меня еще – и я бы уже был где-нибудь за городом. Ну а что касается вашего вопроса... Вы все испортили, – я вздохнул, – когда обратились к своим женам по-английски и по-английски же сказали, что разводитесь с ними.

– Ах...

– "Ах", конечно, хороший ответ. Поверьте, эти крошки ни слова не разбирают по-английски. Кстати, может быть, вы выберете удобное для вас время и поблагодарите меня за их спасение.

– Да, конечно, я полон благодарности.

– Да, полны. Как цветочная корзина, из которой розы прямо-таки охапками валятся.

– Я ошибся. И теперь начинаю понимать свою ошибку. Это то же, что "глупость", да?

– В данном случае – совершенно то же самое, – сказал я, убаюкивая боль в своей голове.

Он начал прищелкивать пальцами, большим и средним, что было очень по-американски,

понимать это следовало примерно так: "Проклятье!" Или "Ага!". Потом помолчал, свирепо вскинул на меня пронзительные черные глаза и то ли спросил, то ли констатировал:

– Так вы разгадали мой секрет?

– От начала и до конца.

Он снова щелкнул пальцами, но это был уже не американский жест. Может быть, ближневосточный. Во всяком случае, смысл его тот же: "Проклятье!"

– Я где-то ошибся в расчетах?

Я выдержал паузу и ответил:

– Да, вы ошиблись в расчетах, и, оглядываясь назад, вижу, что ошибаться вы начали с первого своего шага, Шейх. Когда в одной из наших бесед вы рассказывали о вашем дворце и упомянули о гареме, то ненароком, так я думаю, обмолвились, что у вас сорок семь жен. И в другой раз, когда я спросил, сколько у вас жен, вы, не задумываясь, ответили: сорок семь. Это, несомненно, и есть число жен, которые у вас остались дома. Я хочу сказать, после того, как вы вычли старых Хахерайн и Машлик... Я правильно назвал их?

– Абсолютно.

– Однако в тот раз, зная, что у вас действительно сорок семь жен, всего сорок семь, вы, как бы спохватившись, что упустили из виду шестерых походных, назвали другую цифру, а именно: пятьдесят три. То есть одних и тех же кобылок вы посчитали дважды. Зачем вам нужно было увеличивать табун, ума не приложу. В этом не было никакой необходимости. Но раз уж вы начали, вы решили продолжать в том же духе. Но вам самому трудно жонглировать этими цифрами. Вы не умеете так быстро считать в уме, как... Но лучше мне не произносить это имя вслух.

– Ах...

– Ага. На этот раз ваше "ах" звучит еще многозначительнее. Вы начинаете понимать, к чему я клоню, может быть, догадываетесь о моем последнем доводе... А последним штрихом было то, что вы по-английски сообщили вашей шестерке о предполагаемом разводе, чего они понять не могли, а я понял.

Шейх Файзули кивнул. Но его, вероятно, более занимало мое предпоследнее замечание. Потому что он спросил:

– Вы упоминали при них Девина Моррейна?

Как только он произнес это имя, последовало щебетание и чириканье, рулады и сладостные переливы возбужденных женских голосов, похожих на пение флейты, но Файзули сверкнул глазами и бросил что-то похожее на "Замолчите!". Безусловно, это звучало, как "Замолчите!". И они на самом деле замолчали.

Потом Шейх посмотрел на меня с каким-то дьявольским весельем в глазах.

– А раз так, они решили, что вы – это он, и постарались изо всех сил вас очаровать.

– Это завершает картину, – сказал я.

– Хорошо, что там в холле меня информировали: вы и шесть красавиц только что прибыли и спрашивали меня.

– По правде говоря, я не спрашивал вас, Шейх.

– Ну это не важно.

– Да. И думаю, хорошо, что вы сюда поспешили. Кто может сказать, что еще случилось бы? – Я замолчал и добавил мрачно: – Думаю, мне никогда не узнать, верно?