Верный меч

Эйтчесон Джеймс

— Спроси ее, когда нам доставят наши вещи, — попросил я Эдо.

Он на мгновение замер, вероятно, вспоминая нужные слова, потом присел рядом с круглой монахиней, которая зажгла от фонаря маленькую ветку и пыталась теперь развести огонь. Когда он говорил, она не смотрела на него, полностью занятая очагом, но пробормотала что-то в ответ.

Эдо поднялся.

— Она говорит, их принесут сразу после вечерней службы.

Так что, моему желудку пришлось подождать, но, как выяснилось, совсем недолго, потому что вскоре прибыла настоятельница. Она явилась с четырьмя монахинями,

которые, как и обещала Бургинда, принесли наши мешки, а так же хлеб и кувшины воды — это было все, что они могли предложить в этот час. Ну, что ж, праздника в честь нашего прибытия устраивать не стали, но тем не менее, нас приветствовали. Гилфорд присоединился к нам за ужином, но не произнес ни слова, кроме короткой молитвы перед едой. К нему присоединились настоятельница и сестры, которые тихо сидели с нами за длинным столом. Они, вероятно, приняли пищу перед вечерней, и не должны были прикасаться к еде до следующего утра. Я всеми силами старался уклониться от взгляда настоятельницы, но она продолжала спокойно смотреть на меня, и я заметил проблеск тепла в ее глазах.

Наконец они ушли, а Гилфорд поднялся к себе наверх. С нами осталась одна Бургинда, весь вечер старавшаяся держаться незаметно. Она простояла на коленях у очага с закрытыми в молитве глазами, пока мы уничтожали наши собственные припасы, выложив их на середину дубового стола. Я не знал, распространяется ли на гостей запрет на азартные игры, безусловно, принятый среди сестер, но пожилая монахиня не сделала ничего, чтобы остановить нас, так что мы сыграли несколько партий в кости. Потом Эдо достал флейту и насвистел несколько коротких отрывков, пытаясь вспомнить давно забытую мелодию, он спотыкался на одних и тех же нотах, пока мы не уговорили его сыграть что-нибудь старенькое, чтобы можно было хотя бы спеть всем вместе.

В конце концов пламя в очаге стало сокращаться, и я почувствовал ночной холод, сочащийся от стен. Вскоре все начали зевать; первый Годфруа, за ним Радульф отправились наверх, где для всех нас были приготовлены отдельные кельи. Очевидно, монахини часто принимали паломников, и к тому же в большом количестве.

Наконец ушел Филипп, оставив нас с Эдо и Уэйсом втроем. На табурете у огня сидела Бургинда, но теперь ее подбородок покоился на мерно вздымающейся и опускающейся груди, я слышал ее тихий деликатный храп.

— Жена узурпатора, — пробормотал Уэйс. — Зачем Мале отправил ей послание?

— Я тоже пытался это понять, — я старался говорить тихо, чтобы не потревожить спящую монахиню. — Сначала я подумал, что они были любовниками, но Гилфорд чуть не прикончил меня за такие догадки.

Эдо посмотрел на меня с насмешливым восхищением.

— Ты вот прямо так и спросил его, не были ли они любовниками?

— Согласен, не самый мудрый поступок.

— Признаюсь, я бы подумал так же, — сказал Уэйс.

— Одно дело знать, а другое сказать вслух, — заметил Эдо. — Да еще собственному капеллану виконта.

— Но зачем он вообще сделал эту глупость? — оборвал его Уэйс. — Отправить к черту на кулички шестерых рыцарей, когда Эофервик лежит в осаде, да еще рисковать шкурой своего капеллана?

Я пожал плечами.

— Может

быть, сообщение было настолько важно, что он должен был отправить его прямо сейчас?

— У меня только одно предположение, — сказал Уэйс, взглянув на монахиню, а затем на лестницу, словно кто-то мог появиться оттуда внезапно. — Хотя я затрудняюсь его высказать, если есть хоть малейший шанс, что нас услышат.

Я посмотрел через стол в серые глаза Уэйса. Мне пришла в голову та же мысль, но я сразу же отогнал ее, потому что очень не хотел в это верить. Может быть, Мале вовлечен в заговор с участием жены Гарольда?

— Мы ничего не знаем, — сказал я Уэйсу. — У нас нет ни единого доказательства. Только подозрения.

— Знаю, — ответил он. — Потому и помалкиваю.

— О чем? — спросил Эдо.

Я взглянул на Уэйса, размышляя, кто из нас должен произнести эти слова. Он обреченно вздохнул и понизил голос до шепота:

— Мале может оказаться предателем.

Эдо вздрогнул.

— Предателем? — повторил он слишком громко на мой взгляд.

Я толкнул его локтем и потянул за рукав.

— Есть одно обстоятельство, которое может иметь значение, — сказал я и вдруг запнулся, не зная, стоит ли продолжать.

Но они смотрели на меня выжидающе; если я не расскажу, они будут знать, что я что-то скрываю, а я превыше всего нуждался в их доверии.

— Что это? — спросил Уэйс.

Я попытался припомнить все, что рассказывал мне Гилфорд на корабле.

— Кажется, задолго до вторжения Мале был большим другом Гарольда Годвинсона, — сказал я. — Он получил землю в Англии от старого короля, Эдуарда, и большую часть времени проводил в этой стране. До тех пор, пока король не умер, и Гарольд не украл корону. Тогда он вернулся в Нормандию, чтобы присоединиться к герцогу Гийому.

— Он знал узурпатора? — спросил Уэйс.

— И он действительно наполовину англичанин, а? — пробормотал Эдо.

— А теперь он отправляет послание вдове Гарольда, — подвел итог Уэйс. — Что все это значит?

— Это может не значить ничего, — сказал я. — Их дружба была прервана, когда Гарольд решил захватить королевство. Какой бы ни была любовь Мале к англичанам, он похоронил ее под Гастингсом.

— Хотя до сих под его дом заполнен английскими слугами, — заметил Эдо. — Есть Гилфорд и Вигод, наверняка найдутся и другие.

Это было верно, и тоже было частью головоломки. Но еще больше меня беспокоил один вопрос: разве мог Гилфорд рассказать мне историю разорванной дружбы, если бы знал, что его господин замыслил предательство? Это не имело смысла.

— Если бы мы знали, что содержит сообщение, то не сомневались бы, — сказал я. — Но священник молчит, как рыба.

— Он должен хранить послание в своей комнате, — предположил Эдо.

— Или в голове, — возразил Уэйс. — Тогда у нас нет никакого способа узнать.

Внезапно я вспомнил о свитке, который Гилфорд выронил у дороги, как резко изменились его манеры, когда я поднял его.

— Нет, — сказал я. — Письмо существует.

— Ты уверен? — спросил Уэйс.

Чем больше я думал, тем сильнее убеждался в своей догадке. Чем еще мог быть тот пергамент?