Вероломство
Шрифт:
Но главная причина заключалась в самом Томасе. Дженни не могла больше видеть его каждый день за утренним кофе, слышать, как он возится в саду вместо того, чтобы что-то делать.Искать работу. Бороться за себя. Начать все сначала. Хоть что-нибудь делать.
Наконец она твердо решила устроить свою жизнь и жизнь своих детей вдали от Бостона. Дженни позвонила отцу. Конечно, сказал он ей, ты можешь возвратиться домой. В глубине души он всегда на это надеялся.
Она наняла грузовик и договорилась со старшеклассниками из южного Бостона, чтобы они помогли ей погрузить те немногие вещи, какие они со Стивеном нажили за девять лет. В тот же день, но немного позже, приехал
Томас бесстрастно взирал за их отъездом с крыльца. Когда Дженни заранее объявила ему, что собирается «домой», он не принял ее слова всерьез, и вот уже узкую улицу перегородил грузовик, и дети играют в пустом кузове. Он приготовился смириться с неизбежностью.
— Вы уезжаете, — сказал он снохе.
— Что в этом такого? — Она решила не позволить ему повернуть разговор так, чтобы ей пришлось защищаться. — По крайней мере, дети подышат свежим воздухом.
— Свежим воздухом? Воздуха предостаточно и в Бостоне. Возьми их на крышу дома, и пусть вбирают в себя воздуха сколько влезет. А чем плоха Эспланада? Дети могут гонять на велосипеде по набережной куда пожелают. Я буду с ними. А парки? В городе полно парков. Это не сравнится ни с каким частным владением.
Дженни понимала, что он хоть и безобидно, но смеется над нею.
— Вы думаете, дети должны играть на улице?
— Почему бы нет? Конечно.
«Жаль, что тебя не переехали в детстве», — злорадно подумала она. Но тогда она не повстречалась бы со Стивеном, и у нее не было бы от него детей. Дженни ненавидела себя за свою ненависть к Томасу. Только по одной этой причине надо было уехать.
— Что ты надеешься найти во Флориде, кроме аллигаторов и ядовитых змей?
— Аллигаторы и ядовитые змеи, — парировала она, — куда приятней иных обитателей Бикон-Хилл.
Он слабо улыбнулся:
— Волнуешься, дорогая.
— Не время сейчас спорить, — вздохнула она. — Я уезжаю, Томас.
— Знаю. — Он дотронулся до ее руки. — Дженни... Господи, как бы я хотел, чтобы все изменилось. Надеюсь, ты знаешь это.
— Нет, Томас. Я знаю только, что мой муж мертв, а вы пожелали взять на себя ответственность за его смерть, когда никто вас об этом не просил. Теперь люди говорят, что вы сотрудничали с коммунистами, что вас обвели вокруг пальца, что вы наивный и самонадеянный человек. Если бы вы думали обо мне и внуках, вы бы отвели эти обвинения!
— Что толку?
Она вырвала руку и язвительно проговорила:
— И до этой трагедии нелегко было носить имя Блэкбернов. Представляете, каково это теперь? Как детям расти, зная, что их дед взял на себя всю ответственность за смерть троих человек, один из которых был их отцом? Даже вдали от Бостона будет нелегко справиться с этим.
Томас пожевал губами и вздохнул:
— Ты права, конечно.
— И, тем не менее, это ничего не меняет?
— Боюсь, что нет.
— Проклятая гордость Блэкбернов, — с горечью проговорила она и отвернулась, чтобы Томас не видел ее слез.
А он, не сказав больше ни слова, ушел в дом. И не вышел, когда приехал Ян О'Кифи и стал помогать дочери собираться. Потом она нашла его в саду, срывающим засохшие ноготки.
— Вы приедете к нам в гости? — спросила она.
Он отвлекся от цветов.
— Нет, — сказал он, — ведь ты хочешь поскорей все забыть.
— Это не так.
— Тогда, наверное, приеду. Если пригласишь.
Она не пригласила.
ГЛАВА 10
На следующий день после того, как ее фотография появилась на газетных стендах по всей стране, Ребекка оставила надежду
Еще Ребекка отвечала на телефонные звонки.
Телефон в ее студии звонил, когда она открыла дверь в восемь тридцать утра, и продолжал звонить до полудня. Она отказалась от интервью двум бостонским газетам и местному журналу, но согласилась ответить на несколько вопросов студентки факультета журналистики Бостонского университета, которая собирала материал для статьи о знаменитых однокашниках. Звонили трое бостонских бизнесменов с деловыми предложениями. Ребекка записала их координаты и обещала перезвонить. Может быть. Позвонил президент нью-йоркской рекламной компании. Он хотел, чтобы она стала художественным редактором его фирмы на Мэдисон-авеню. Сказал, что знает ее работы и следит за ней уже не один год, но никак не решался связаться, а когда увидел вчера «Успех» на стенде по пути домой, так сразу решил позвонить. Ребекка слушала его лесть и понимала, почему он занялся рекламным делом. Сказав, что его предложение показалось ей заманчивым, она записала его номер.
Позвонил старый друг из Чикаго. В ближайший уик-энд он собирался быть в Бостоне по делам и предложил вместе пообедать. Она поблагодарила и отказалась. Меньше всего ей думалось о мужчинах теперь, после того как она увидела фотографию Джеда Слоана.
Звонили из полдюжины благотворительных организаций с вежливыми, завуалированными просьбами о пожертвованиях. Две она знала как вполне благонадежные и обещала передать чек, о двух ничего раньше не слышала и просила прислать дополнительную информацию, а остальные две показались ей подозрительными, и она велела им больше ее не беспокоить.
Для одного утра звонков было предостаточно. Хватит уже. Ребекка включила автоответчик и отправилась в район старой пристани. Она позавтракала в кафе «Молочная бутылка», название которого полностью соответствовало форме. Кафе располагалось на небольшой площади в окружении красно-кирпичных зданий, напротив бостонского Детского музея. Свой вегетарианский салат она ела, сидя на каменной уличной скамье, чтобы удобно было наблюдать за толпой, состоявшей, в основном, из туристов, детей и белых воротничков, наскоро перекусывающих на улице. День стоял прекрасный.
Когда Ребекка встала, чтобы приправить салат перцем, ее скамейку окружили десятка два дошколят с пакетиками хлопьев. Пикник происходил под неусыпным присмотром взрослых. Ребекка вспомнила о том, как во Флориде она устраивала на пруду пикники для своих младших братьев, как учила их отличать ядовитую змею от безвредной, как они ловили древесных лягушек и ящериц. А вечером, у себя в комнате, она подробно описывала все, что случилось днем, в письмах к деду Блэкберну.
Сначала Флорида ей страшно не понравилась. Изнурительная летняя жара, огромные, незнакомые комнаты в доме «папы» О'Кифи, выстроенном в стиле двадцатых годов, пруд на заднем дворе, нескончаемые рощи цитрусовых, отсутствие соседей, пауки, гигантские тараканы и змеи. Все это так отличалось от Бикон-Хилл. Но мама обещала ей, что скоро она полюбит это место. Ребекка и правда полюбила Флориду, но как-то по-своему. Она не перестала мечтать о том, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы они не уехали из Бостона. Суждено ли ей было стать еще одной в длинной череде беднеющих, но гордых бостонских Блэкбернов? По крайней мере их «бегство в пустыню» (выражение Томаса Блэкберна) избавило ее от этого.