Вероломство
Шрифт:
Пожевав еще немного салата, Ребекка выбросила остатки в мусорницу и пошла в сторону Конгресс-стрит. Надо возвращаться в студию и принимать все предложения. Может быть, стоит подумать и о работе в Нью-Йорке. Пора браться за дело.
Когда она шла по мосту мимо копии парусника, памятного знаменитым «бостонским чаепитием», в толпе промелькнуло знакомое лицо. Ре-бека застыла.
— Господи, — услыхала она собственный шепот.
Он постарел, стал совсем старым, но — та же легкая хромота, то
Да, это он — тот француз из Сайгона.
Или его тень. Помедлив на старой пристани, Ребекка хотела удостовериться, что это не галлюцинация, порожденная обстоятельствами ее возвращения в Бостон, когда фотография, появившаяся в «Успехе», заставила ее вновь пережить кошмар того апреля 1975 года.
Но это была не галлюцинация.
Сердце Ребекки отчаянно заколотилось. Все не случайно. Он здесь из-за нее. Увидел ее фотографию в газете, узнал адрес студии в телефонной книге и теперь идет к ней.
За пристанью народу на улице стало меньше, и Ребекка без труда различала прихрамывающую фигуру в потертых, отвисших джинсах и вылинявшей черной футболке. С его белыми, как снег, волосами и изрубцованным лицом невозможно затеряться в толпе.
Ребекка шла за ним по Конгресс-стрит и думала только о том, как бы не сбить дыхание и не упасть в обморок, что было бы очень глупо. Встреча с ним — это, конечно, потрясение. И сердце не унять. Но должна ли она его бояться — вот в чем вопрос?
Скоро выяснится, надо только не отставать от него...
В ее доме и вокруг достаточно народа, так что нечего опасаться, что он выкинет какой-нибудь номер. И она не такая дура, чтобы идти за ним до самой студий, одиноко расположенной на верхнем этаже. Если он поднимется туда, то сможет рыться в ее вещах сколько его душе угодно.
Он не собирается ее убивать, успокаивала себя Ребекка. У него был шанс четырнадцать лет назад, но он им не воспользовался.
Конечно, за эти годы он мог не раз пожалеть о своей ошибке.
Быстро сверившись с номером дома, француз вошел в подъезд. Ребекка судорожно и крепко сжимала кулаки. Она кралась за ним на цыпочках по тому, что в ее доме сходило за вестибюль. Француз уже вызвал лифт.
Прежде чем она успела хоть что-то сказать, он повернулся к ней со словами:
— Мне кажется, что вы шпионите за мной.
Он говорил с едва заметным французским акцентом, а густой тембр голоса остался таким же, каким запомнился Ребекке по Сайгону. И глаза были те же: карие, мягкие и удивительно ранимые. Он смерил ее взглядом, но Ребекка знала, что он видит перед собой не испуганную двадцатилетнюю девчонку, которая ждет, что он с минуты на минуту вышибет ей мозги. Теперь позади у нее если не прошлое, то отрезок жизни.
Ребекка подыскивала ответ и старалась не смотреть
Француз, кажется, почувствовал ее беспокойство и улыбнулся мягкой и какой-то вымученной улыбкой.
— Я видел вашу фотографию в газете, — спокойно объяснил он. — До этого я так и не знал, удалось ли вам благополучно выбраться из Сайгона.
— Благополучно — это преувеличение, — сказала она, с трудом шевеля пересохшими губами и двигая напряженным языком. — Но мы выбрались. Мне... Мне бы хотелось знать, кто вы.
— Я могу назвать свое имя, — пожал он плечами, и Ребекка отметила, до чего задубела его кожа, а узловатые, как веревки, мускулы напомнили ей боевых петухов, которых держал «папа» О'Кифи. — Но разве имя что-нибудь изменит?
— Одно имя нет, но вы могли бы рассказать мне, кто вы и откуда, и почему оказались в ту ночь в Сайгоне, и почему сейчас вы здесь.
— Лучше не задавайте вопросов, Ребекка Блэкберн. — Ее имя сорвалось у него с языка, словно он привык произносить его. Ребекка старалась скрыть дрожь, но он заметил это и сказал: — Наверное, мне не следовало приезжать.
— А зачем вы приехали?
Лифт, скрипя и вздыхая, подходил к нижнему этажу. Ребекка решила выбежать на улицу, лишь бы не оказаться с ним в лифте.
Но позволит ли он уйти?
Она прогнала эту мысль.
— Прошлое, — сказал он, — иногда сталкивается с настоящим.
Лифт звякнул, и двери отворились, но француз и не думал входить. Вместо этого он сделал движение к выходу. И Ребекке вдруг захотелось, чтобы он не уходил. Ей захотелось, чтобы он остался и поговорил с ней, но потом она вспомнила смертоносную винтовку, которую он так умело использовал в ту ночь в Сайгоне, вспомнила Там, лежащую мертвой в луже теплой крови. Вспомнила свой ужас, свое горе и отчаяние. И Джеда. Истекающего кровью, без сознания, но живого. А если бы погибли и Там, и Джед, она не знала, что бы она тогда сделала.
Но как бы ей ни хотелось получить ответы, нет никакого смысла говорить с этим человеком.
Он оглянулся и посмотрел на нее своими мягкими, удивительными глазами.
— Простите, если напугал вас, — сказал он. — Я этого не хотел. Мы были друзьями с вашим отцом, — добавил он, — и, поверьте, я знаю, что он гордился бы вами.
Француз исчез. Ребекка была так потрясена его словами, что не сообразила догнать его и расспросить, что он имел в виду. Каким это образом один из двоих убийц, застреливших Там в 1975, мог знать ее отца, погибшего в 1963 году?