Вероломство
Шрифт:
К тому времени, как она пришла в себя и выбежала на улицу, он исчез из виду.
У Ребекки подкашивались ноги. Она еле доплелась до лифта и вслепую нажала кнопку четвертого этажа. Надо все хорошенько обдумать! У нее тряслись коленки, потом задрожали руки, а когда она вошла к себе в студию и начала рыться в секретере, она дрожала всем телом.
Она нашла серебряный ларец ручной работы, который отец привез из Сайгона в подарок на ее семилетие.
Внутри была рубиново-красная бархатная сумочка. Ребекка вытряхнула ее содержимое на крышку секретера.
Засверкали десять изумительных самоцветов, окрашенных
Ребекка зажмурилась.
Кого она обманывает?
Ведь она никогда не считала всерьез, что цветные камушки, которые она, пойдя на риск, вывезла контрабандой из Сайгона, — это простой сувенир. Камни принадлежали Там, поэтому она и решилась взять их с собой, покидая Вьетнам. Они могли стать подспорьем в новой жизни в Америке. Может быть, именно из-за них убили Там. Может быть, и нет. Как бы то ни было, Там не вернуть, а ее дочь сейчас спокойно живет с Джедом в Сан-Франциско. Ребекка же привыкла делать вид, будто камней вовсе не существует. Так ей казалось проще: ни она не нарушала жизнь Джеда и Май неприятными расспросами, ни они ее.
Но как, черт возьми, эти камни попали к Там?
Четырнадцать лет назад Ребекка была студенткой-стипендиаткой и думать не думала ни о каких драгоценностях. С тех пор ей удалось заработать кое-какие деньги, и она стала разбираться в самоцветах, почувствовала к ним вкус и даже купила себе несколько ювелирных украшений. Но это не более чем предметы роскоши, которые есть у всякой состоятельной женщины.
А сумочка Там была наполнена не просто цветными камушками. Ребекка подозревала, что это корунды: девять сапфиров и один рубин.
Еще она подозревала, что камни очень ценные.
Она со вздохом провела пальцем по сверкающим камням. Такие холодные, такие изумительные. Но все равно они не стоят того, чтобы из-за них умирали и убивали.
Спрятав их на место, Ребекка позвонила Софи.
— У тебя есть знакомые, разбирающиеся в геммах?
— Давид Рабин.
— Мне надо поговорить с ним, — сказала Ребекка. — У тебя через час, идет?
— Кирять будем?
— Нет. Если я окажусь права, это не потребуется.
Жан-Поль появился на Маунт-Вернон-стрит ровно через час после того, как он расстался с Ребеккой Блэкберн. Надо было все получше спланировать, а он, как всегда, действовал по наитию, полагаясь на чувства, а не на трезвый анализ. Увидел «Успех», полетел в Сан-Франциско, оттуда — в Бостон. Сначала — к Ребекке, только затем, чтобы взглянуть на нее. Потом сюда, к дому Вайтейкеров на Бикон-Хилл. Потому что он должен это сделать.
— Этот дом похож на мавзолей, — сказала ему Абигейл много лет назад. — Я ненавижу его. И мой муж тоже. Должно быть, он скоро переедет.
— А ты что же?
Она рассмеялась: «Да ведь я из рода Вайтейкеров, глупый. Если бы у меня был брат, этот дом принадлежал бы ему. Терпеть не могу эти заковыки наследственного права, но в данном случае они очень пригодились бы».
Дом, конечно, великолепен, вовсе не мавзолей или что-нибудь этакое, с чем Абигейл могла бы легко расстаться. Жан-Поль прошел через незапертый въезд для автомобилей к черному ходу, как сказала Абигейл. Он позвонил по ее служебному телефону в «Вайтейкер и Рид». Секретарь сообщил, что босс дома. Жан-Поль уговорил его связаться с Абигейл
Абигейл отозвалась незамедлительно. Единственным признаком волнения была хрипловатость голоса.
«Значит, сука действительно считала, что я мертв».
Эта мысль позабавила его.
Она поняла, что им необходимо встретиться лично — хотя бы для того, чтобы убедиться воочию, что разговор с ним ей не приснился. Без желания, но сохраняя выдержку, никогда ей не изменявшую, Абигейл объяснила, как найти ее дом.
Жан-Поль вошел в роскошный особняк с черного хода, миновал стерильно-чистую кухню, прошел коротким коридором, на стенах которого висели портреты в дорогих рамах. И лица на них были все какие-то схожие: улыбающиеся, холеные. Мужчины без шрамов и женщины без страха в глазах. Жан-Поль сцепил руки замком, чтобы удержаться от искушения сбить эти портреты со стен. Тут была и боль, и гнев, и жгучая ненависть. Почти четыре года в Иностранном легионе и пять лет во власти Вьет-Конга, а потом в Северном Вьетнаме, в лагере для военнопленных, научили его контролировать свои эмоции, но он чувствовал, что они готовы вырваться на поверхность.
Время в данном случае не стало лекарем.
Он призвал самообладание, о котором уже забыл, и оторвал взгляд от частной галереи, проследовав в кабинет Абигейл.
Она сидела в кожаном кресле цвета слоновой кости за антикварным обеденным столом французской работы, который использовала как письменный. В высокие окна, выходящие в сад, лился солнечный свет. Казалось, что комната этой богатой женщины очень далека от городской толчеи и грязных улиц.
В первую минуту Жан-Поль не заметил в Абигейл никаких перемен. Он чуть ли не слышал ее рыдания, когда она тридцать лет назад умоляла его любить ее, богатую американку, старше него, замужнюю. Она обрушилась на него, словно скала в глубокие, спокойные воды, утопая в собственной страсти. Глупо, до чего глупо, что он поверил в ее любовь. Слишком поздно он понял, что Абигейл Вайтейкер-Рид любит только себя.
За ее креслом неподвижно, молча стоял вьетнамец, в котором Жан-Поль узнал Нгуен Кима. Ким был низкорослый, чуть выше полутора метров, прилизанный, жилистый и очень выносливый. Жан-Поль не встречал во Вьетнаме другого человека, в таком же совершенстве владевшего искусством выживания, как Нгуен Ким. Он прошел обучение в американских войсках особого назначения, и Абигейл, конечно, представляла его как бывшего офицера южно-вьетнамской армии, которого она великодушно взяла своим телохранителем. Ким с готовностью выслуживался перед каждым, кто мог быть ему полезным, и без колебаний убил бы любого, кто стал бы на его пути. И Абигейл, подумал Жерар, видимо, знает об этом.
Отправляясь к ней он учел то, что у нее может быть оружие или охранник, но все-таки решил, что она не рискнет застрелить его, хотя бы из-за пятен крови, которые останутся на полу.
— Ну, Жан-Поль, — сказала Абигейл, величественно выпрямившись в кресле. Голос ее прозвучал более надменно, чем тридцать лет назад на Ривьере. Тогда она была просто богатой женщиной, теперь к богатству добавилось могущество. — Я начинаю думать, что ты бессмертен.
Он подумал о ней то же самое.
— Я пришел за Камнями Юпитера.