Вероломство
Шрифт:
— Знаю, — вздохнула Абигейл.
— Что это за сапфиры?
— Не имеет значения. У меня их нет.
— Он настаивает на обратном.
— Он может настаивать на чем угодно, но он ошибается. Если уж на то пошло, Квентин, то, боюсь, этих сапфиров едва ли оказалось бы достаточно, даже будь они у меня.
Голос ее вдруг стал очень измученным, и Квентин отругал себя за то, что даже это незначительное проявление слабости обрадовало его. Он ничего не имел против сильных женщин. Джейн тоже сильная. И Там была сильная, хотя по-своему. Но почему тогда его так беспокоит сила материнского характера?
Наконец Абигейл заговорила
— Жан-Поль охотится вовсе не за сапфирами.
— За чем же тогда?
Она ответила, почти про себя:
— За мной.
ГЛАВА 21
Томас Блэкберн смотрел в высокое, с частым перелетом, окно Конгрегационалистской библиотеки на кладбище «Олд Грэнери», на котором были похоронены родители Бенджамина Франклина, жертвы бостонской бойни[20] и Элиза Блэкберн. Давно, в 1892 году, Конгрегационалистская ассоциация присмотрела участок за старым кладбищем для постройки библиотеки, полагая, что читатели и в далеком будущем станут наслаждаться миром и покоем.
По пожарной лестнице второго этажа пробежала белка и прыгнула на одно из огромных деревьев, что затеняют «Олд Грэнери», излюбленное место туристов, во все времена года. Томас помнил, как отец еще в 1915 году водил его на могилу Элизы, как он ходил туда во время войны, а потом сам приводил Стивена, когда тому было лет пять или шесть, как он приходил на кладбище с Ребеккой и Зеке в 1960 году во время одного из редких приездов домой. Дженни назвала его тогда вурдалаком и отобрала у детей копию надписи на надгробии знаменитой прародительницы, сделанную на листке при помощи мягкого грифеля. Впоследствии сводить рельефные изображения таким способом запретили, потому что это наносило вред камню. Томас славился тем, что выслеживал нарушителей из окна читального зала. Если окно было открыто, он останавливал злоумышленников криком, если закрыто — выбегал на Бикон-стрит, срезал угол по Парк и Тремонт и прочитывал им нотацию.
Томас рассматривал Конгрегационалистскую библиотеку с ее лепным потолком, персидскими коврами, камином и портретами знаменитых церковных деятелей восемнадцатого века одной из неявных достопримечательностей Бостона. Собрание книг носило богословский характер, но немало здесь было и исторической литературы. Томас часто ходил в читальный зал. Иногда просто для того, чтобы подумать.
Как сегодня.
Ни разу не обходилось без воспоминаний, и чем старее он становился, тем живей вспоминались Гизела, Куанг Тай, жена Эмилия, сын Стивен. Ночью, когда сон никак не приходил, он блуждал по саду среди теней и разговаривал с друзьями, которых потерял, с семьей. Ему надо было объяснить, повиниться, излить душу. Они ничего не отвечали, оставляя Томаса наедине с его болью. Он не осуждал их за это. А что могли они сказать ему?
Ах, если бы в свое время он не был таким самонадеянным глупцом!
Томас изводил себя, прокручивая в голове возможные варианты. Он видел перед собой друзей и близких как живых, вспоминал, как они ему доверяли, как верили в него. Эмилия, прильнув к нему, рассказывала, как она страшится предстоящих родов, а он говорил ей, что все будет хорошо. А вышло иначе. Гизела — плакала на его плече, разбитая и опустошенная после того, как у нее украли Камни Юпитера. Он, как обычно, дружески утешал ее.
Стивен,
Все справедливо, подумал он. Ему пришлось взвалить на себя тяжелейшую для отца ношу — взять ответственность за гибель единственного сына.
Никому он не позволял измерить глубину своего отчаяния. Бессонные ночи, мучительные блуждания по саду, неисчислимые мгновения, когда, он обливался потом и дрожал, словно один из множества стереотипных костлявых стариков. Он не ждал ничьей жалости. Даже в самые страшные моменты отчаяния ему не приходило в голову, что все это можно как-нибудь оборвать. Он никогда не сдался бы, хотя бы потому, что никто кроме него не должен расплачиваться за его ошибки.
— Дедушка!
Белка опять прыгнула на пожарную лестницу и дразнила оттуда другую белочку, поменьше. Томас наблюдал за ними, чтобы успокоиться, перед тем как повернуться к внучке. Дома он оставил записку, объяснявшую, где его искать. Еще одна ошибка?
Ребекка держала сверток. Лицо у нее было бледным и необыкновенно серьезным.
— Я принесла сандвичи. Ты ведь еще не завтракал?
— Нет. Ребекка, творится что-то...
— Можем мы поесть где-нибудь в сторонке?
Они направились к стеллажам, развернули сандвичи на дубовом библиотечном столе. Томас часто работал в зале для редких книг, где поддерживался особый микроклимат. Он разлил кофе по стаканчикам и сел напротив Ребекки.
— Ты сегодня угрюмая, — сказал он ей.
— Все утро я провела за интересным занятием: читала давние публикации о той памятной засаде. — Ей не надо было уточнять, о какой именно засаде идет речь: они оба отлично это знали. — Я обнаружила несколько совпадений, которые насторожили меня.
Он кротко посмотрел на нее, но внизу живота резануло что-то острое, горячее.
— Неужели?
В полумраке ее глаза казались огромными. Она не улыбалась.
— В этот день за рулем джипа сидел француз, бывший солдат Иностранного легиона. Из четверых он один остался в живых, но попал в плен к вьетконговцам. Я не сумела выяснить, как его звали и что с ним случилось потом. — Ребекка помолчала и с усилием закончила: — Думаю, однако, что он еще жив.
Томас отложил сандвич: ростбиф с кольцами красного лука. Он не возражал бы, даже если бы Ребекка сдобрила свое произведение серной кислотой.
— Ты как бы спрашиваешь меня, что я о нем знаю?
— Я не закончила. Покопавшись глубже, я обнаружила старую фотографию из «Бостон Глоуб» от 1959 года. Ее сделали во время нашей с тобой поездки по Францию. Мне тогда было всего четыре года, поэтому я мало что помню о том путешествии. Но одно помню хорошо: ты присутствовал на похоронах баронессы Гизелы Мажлат.
Она замолчала, чтобы проследить за реакцией Томаса на ее сообщение, но за долгие годы он научился скрывать свои эмоции. Проклятая фотография. «Глоуб» поместила ее по одной-единственной причине: потому что на ней был запечатлен он, Томас Блэкберн.
— Твои научные изыскания впечатляют, — проговорил он. — Особенно ежели учесть, что их автор так и не закончил колледж. Исследования требуют упорства, а его тебе не занимать.
— Гизела покончила жизнь самоубийством.
— Да, я знаю, — вздохнул Томас. Его воспоминание о том ужасном дне были живы по сию пору. — Она была моим другом.