Вершалинский рай
Шрифт:
А взрослых постепенно охватывал мистический ужас, усиливавшийся от сгущающейся темноты летней безлунной ночи. Роковая минута приближалась, и люди испытывали жуткую неуверенность — выпадет ли им заветный билетик, попадут ли они в рай или им вскорости придется познать вечные муки?
Перед оградой была свалена гора сосновых плах. Майсак поджег их, вспыхнул большой костер, люди стали вокруг него на колени, начали громко молиться.
Бом! — тревожно и резко, точно ножом по сердцу, полоснул в тишине первый удар главного колокола.
Тилим-тилим-тилим! — затрепетали
— Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй! — зашептала толпа, словно ветер зашуршал большой кучей сухой листвы.
Бом!.. Тилим-тилим-тилим!..
— Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, помилуй!..
Бом!..
От смолистых дров в небо шуганули упругие языки пламени, освещая тревожно-озабоченные лица, заплясали длинные тени. Чем выше поднималось пламя, тем нереальнее казалось все вокруг. Из церкви, как из-под воды, доносилось слабое пение хора:
Отверзни, господи, врата-а в облака-ах! Впусти в блаже-енно царство Арара-ата-а!..Звуки хора гармонично вплетались в общий гвалт, усиливали тоску и страх.
Среди этой запуганной массы людей, может, одна тетка Химка ждала рокового момента без всякого страха, даже с нетерпеливой радостью и волнением. Она готовилась вскоре увидеть своих Яшку и Маню. Так, наверное, стоя на арене какого-нибудь римского цирка, первые христиане со сложенными для молитвы руками, со светлыми и вдохновленными от внутренней убежденности лицами с трепетом ожидали, когда же наконец вырвутся из клеток дикие звери, разорвут их грешные тела в клочья и утомленные ожиданием души их предстанут перед богом, чтобы вкусить вечное счастье и блаженство! Она была уверена, что телесные муки терпеть будет одно мгновенье и ангелы ее душу, будто паутинку бабьего лета, донесут до самого Христа. Только одно тревожило Химку: как встретят ее родные дети? Не откажутся ли, не проклянут, не плюнут в лицо за то, что она бросила их в Казани в такой голод и разруху?!
Какие они теперь? Сын когда-то так переживал, что мал ростом, — подрос ли?
Маня боялась гусей, у нее кружилась голова от езды в вагоне, но ведь оттого, что нечего было есть!..
А если они, не дай бог, и вправду мечены той страшной дьявольской печатью и пойдут в пекло?! Тогда она, какие бы препятствия ни встретила, доберется до седьмого неба, разыщет бога и бросится ему в ноги, станет молить, на коленях ползать за ним по всему небосводу, обцелует каждый ремешок на его сандалиях, чтобы и ее пустили в пекло. Она с превеликой радостью примет за них самые страшные муки ада!..
Но ведь этого не может быть! Она столько молилась, столько терпела, без ропота несла свой крест и верно служила богу, он, конечно, давно смилостивился и с детей те страшные клейма снял!..
Шептал среди богомольцев молитву и сам Альяш.
В его «послании к народу» был назван только роковой день, а теперь людям не терпелось узнать еще и минуту, и час, в которые произойдет светопреставление. Когда это случится? Утром? В полдень? Ночью?.. Конечно, все известно и Мирону, он же архангел Гавриил. Но этот телушкинец известный молчун, а сейчас голоса не подавал, — повесив свою трубу на
Пилипиха разъяснила:
— Уходят подальше от народа, чтобы с господом богом поговорить! Сама видела: стоит около ангела и что-то шепчет ему на ухо! Хотела подойти ближе и послушать, так он потряс головой — не подходи!
— Ни шиша бы ты и не поняла! Он шепчет слова, известные только небесам!
— Конечно, заботы у него сейчас как у генерала! — гордился шефом Давидюк.
— Голова закружится — такое дело!..
— Деды и прадеды ждали напрасно…
— Ничего, затрубят архангелы, и они тоже воскреснут, порадуются вместе с нами!..
— Уж скоро воскре-сснут, ско-оро!..
А дядьке Климовичу и правду было сейчас не до людей. Он уже не мог не видеть, что переборщил. Практичного мужика, который в нем сейчас проснулся, тревожила мысль: как теперь быть?..
Нечто подобное, хотя в меньшем масштабе, произошло с Иваном Мурашко.
Когда «сионисты» принимали в Муховце крещение, Иван, не подумав хорошенько, похвалился, что может, как Христос, пройти по воде, яко посуху. Богомольцы пристали к пророку: покажи это чудо!.. Плавать Мурашко не умел. Войдя в воду по грудь, он в сумасшедшей надежде на что-то с отчаянной решимостью зашагал дальше. Богомольцы на берегу, жадно наблюдая за пророком, ждали чуда: вот-вот выберется он на поверхность и пойдет по воде, как по брестскому асфальту…
С моста за этой комедией следил деревенский парень. Он смеялся над Мурашко, обзывал его старым чудиком. Видя, как тот погружается в воду, парень предупреждающе свистнул, заложив пальцы в рот, насторожился и готов был броситься на помощь. Пророку, уже хлебнувшему воды, удалось выбраться на мель, и парень во всеуслышание обложил его матом.
— Куда тебя занесло, старый хрыч?! Потом беги за неводом в деревню, смердючий твой труп вылавливай!
Пророк повернул назад.
— Вот из-за него, из-за поганых его глаз и нечистого языка, я и не смог совершить чуда! — оправдывался Мурашко, выходя из реки. — Надо, чтобы никто не сомневался!
Богомольцы поверили ему.
Альяш же спасения пока что не видел. Его, как камень с горы, стремительно несло в бездонную пропасть.
В это время Грибовщина уже спала. Только на камнях у забора сошлась группа молодежи. Парни и девушки посматривали в сторону церкви, слушали колокола, с молодой беспечностью обсуждали события дня.
— Было чем поживиться сегодня свиньям на выгоне! Столько хлеба, сыру, яиц выбросили богомольцы на траву!
— Неделю хавроньи подбирать будут!
— А тряпья сколько валяется!
— Телушка наша чуть не подавилась! Платок сжевала! Спасибо, конец торчал, тато вытянули! Хороший еще платок!
— Это тебе в приданое! Только хорошенько выстирай, а то замуж не возьму, если запах услышу!
— Ха, обойдусь я без тебя и без этой косынки!.. Выбросила в ров — пусть лягушки в ней головастиков выводят! Каждую гадость, думаешь, брать буду?
— А наш малыш притащил шерстяных тряпок штук десять! Кринковский Пинкус денег за них дал бы!.. Тато увидели — назад отнести заставили.