Вершина Столетова
Шрифт:
В досаде Ольга подняла руки с чертежа, и его края медленно сошлись в трубочку, захватив с собой и листки с цифрами.
С левой стороны стола открылась лежавшая под чертежом старенькая, с оборванными углами, топографическая карта района. Карта эта Ольге определенно не нравилась — неживая какая-то: ни сел, ни деревень на ней нет. На целый район лишь один небольшой лесок. Реки текут так, словно хотят поскорее убежать из района. Да и маловато рек, все ручейки какие-то…
Ольга взяла с другой стороны стола свою новую
Вот каким должен быть район!
Новая карта-план была нарисована тушью и, в нарушение всех правил, раскрашена яркими акварельными красками. Реки на ней были обозначены жирнее, на одной из них выросла новая плотина.
Наверное, вот таким видел в своих мечтах район и Василий.
Василий любил говорить о будущем и как-то очень ясно, почти зримо представлял его. Он даже слегка прищуривал глаза во время таких разговоров, будто хотел повнимательнее всмотреться в то, что перед ним открывалось. Черные смородиновые глаза его светлели, как светлеют они у Юрки, когда тот смеется… Да, глаза у Юрки вылитые отцовские…
Еще в техникуме начала думать Ольга над своим планом. И вдруг все зашло в какой-то тупик.
На выпускном вечере Ольге и ее товарищам было сказано в напутствие немало хороших, теплых слов. Говорилось тогда и о трудностях, с которыми новые агрономы-мелиораторы могут встретиться в работе, однако Ольге и в голову не приходило, что трудности могут быть вот такого именно рода.
«Агроному работать в родном районе и легко и приятно, — сказал Ольге сосед по вагонному купе, когда она возвращалась домой. — Тут тебе и обстановка ясная, и люди знакомые…»
Ольга усмехнулась проницательности своего дорожного спутника и, резко отодвинув лежавшие перед ней карты, взялась за телефонную трубку.
Новая Березовка, узнав, откуда звонят, ответила, что у них «вышел со строя телефон» и они «абсолютно ничего не слышат». Ольга несколько растерялась и на всякий случай переспросила:
— Так вы меня не слышите?
— Абсолютно! — подтвердила довольно чистым голосом Новая Березовка.
— Странно. А я вас так даже очень хорошо слышу.
— Так уж. Нас слышат, а мы нет. Все хорошо, хорошо, а потом вдруг… мембрана, что ли, западает.
Некоторое время в трубке переговаривались два мужских голоса, а потом один из них все так же чисто и ясно сказал:
— Вы передайте товарищу Васюнину, пусть он не сомневается — подготовку к севу мы уже начали. К нужному сроку у нас будет не хуже, чем у людей. Наш «Вперед» сзади всех не останется. И сводку, насчет которой вы звоните, завтра же представим по полной форме…
Не дослушав, Ольга повесила трубку: совсем не сводка ей была нужна! Она встала, прошлась по комнате и остановилась перед картиной, висевшей в простенке. Это была небольшая репродукция, оправленная узенькой рамкой. Случайно наткнувшись на нее в антикварном магазине еще во
На картине был изображен старик, погруженный в глубокое раздумье. Он сидел на каменных ступенях, уронив в ладони узловатых натруженных рук седую голову. Можно подумать, что старик спит — так неподвижен он, в такое глубокое раздумье погружен. Это мираб, человек, распределяющий воду. Солнце палит почти отвесно, ничто не дает тени. При таком солнце земля не может родить без воды. Вода — источник жизни и земного богатства. Каждый хочет получить ее как можно больше, и это очень трудно — дать всем поровну и никого не обидеть. Очень трудно!
Да, какое это благодеяние — вода! Мудрым должен быть человек, которому она доверена. Земля изнывает от жары, ждет воды, и вот она потекла по арыкам, все оживляя вокруг… Однако вместо среднеазиатских полей Ольге представились поля Новой Березовки — тоже иссушенные, ждущие воды. Но только вода для них не благодеяние…
В дверь постучали.
Слегка пригнувшись под притолокой, вошел высокий человек, одетый по-городскому легко — в кожаный реглан, кепку и ботинки. Высота двери была достаточной, чтобы пройти в нее, не нагибаясь, и, видно, человек сделал это просто по привычке.
Ольга узнала в пришедшем дорожного знакомого Илью Гаранина. Как выяснилось еще в вагоне, он оказался из числа тех, кого теперь направляли работать в деревню.
Поздоровавшись еще от порога, Гаранин, заметно и как бы с удовольствием округляя «о», объявил, коротко улыбнувшись:
— Безо всякого дела. На правах старого знакомого. Если некогда, зайду в другой раз.
Ольга предложила стул гостю, а пока придумывала, с чего начать разговор, Гаранин сказал, как бы продолжая старый:
— Знакомлюсь с обстановкой. Был у Васюнина… Ничего, если закурю?
Он расстегнул реглан, достал трубку.
— Говорят, Васюнин раньше райсельхозом ведал? То-то он так сведущ во всем. И вообще впечатление производит солидное. Так что работать с таким начальством… Что? Зря завидую?
Прямой вопрос Гаранина и особенно его открытый пристальный взгляд, с которым Ольга на секунду встретилась, несколько смутили ее.
— Как вам сказать…
— Да нет, это я так, к слову, — улыбнулся Гаранин и принялся раскуривать трубку.
В движениях Гаранина была та медлительность, которая бывает присуща не столь людям неповоротливым, флегматичным, сколь тем, кто убежденно считает всякую суетливость не только никчемной, но и вредной для дела. Черты лица Гаранина были твердыми, хотя и не резкими, правильными, но не холодными. Из-под прямых и по-девичьи тонких бровей смотрели очень спокойные карие, с желтинкой около зрачков, глаза. Они глядели на все так внимательно, точно старались прощупать предмет, проникнуть в его сущность.