Вершина Столетова
Шрифт:
— Не надо… Не надо, — прошептала Ольга.
Пиджак потихоньку сполз с ее плеч на землю. Нагибаясь за ним, Михаил коснулся подбородком ее колен. Рука подняла пиджак, но, тут же забыв про него, обняла Ольгины ноги. Опустившись рядом на траву, Михаил прижался лицом к холодной коленке.
— Миша!.. Миша!.. Не надо… — шептала Ольга. Но в голосе ее не было ни уверенности, ни твердости, и слова не имели никакого значения.
Временами он слышал гармошку на улицах села, гудение трактора за околицей, видел рядом плетень, темные силуэты деревьев за ним, а потом
Но вот, как бы освобождаясь от охватившего ее наваждения, Ольга резко поднялась и по-прежнему тихо, но уже совсем другим, суховато-сдержанным голосом сказала:
— Ну, мне надо идти. До свиданья. Не провожай меня… Нет, нет, не провожай. — Сделала шаг, два, обернулась. — И лучше нам пока не встречаться… И ко мне не приходи…
«Да почему?» — уже готово было сорваться у Михаила, но Ольга, как бы предупреждая его вопрос, добавила:
— Я сейчас ничего не знаю…
Нет, это только показалось, что Юрка далеко, — он по-прежнему стоял между ними…
Ольга ушла. Только белое пятно маячило вдали да слышались легкие затихающие шаги. Пятно постепенно расплывалось в темноте и пропало совсем. Скоро и шаги замерли, растворились в тишине ночи.
Некоторое время Михаил стоял, подавшись вперед, но не двигаясь с места, затем безотчетно пошел в ту же сторону, куда ушла Ольга.
Дойдя до конца проулка, он услышал из-под ближней березы на дороге приглушенный говор и узнал голос Горланова. Тот рассказывал, видимо, что-то забавное, девушка тихонько смеялась.
…Горланов сегодня заявился в бригаду и, нагловато улыбаясь, доложил:
— Велено приступить к исполнению прежних обязанностей. С подлинным верно: Оданец.
Михаил ответил, что вмешивается главный инженер в это дело зря, а Горланову в бригаде работы нет.
— Я, конечно, не тороплюсь, могу денек-другой и обождать, — с прежней развязностью сказал Горланов. — Но лезть на рожон не советовал бы, а то, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров.
…Михаилу показалось, что за березой, в окне Варвариного дома, вспыхнул и погас огонь. Нет, это затянулся папиросой Горланов. А девушка опять засмеялась приглушенным счастливым смехом.
Михаил постоял — и повернул в противоположную сторону.
Село засыпало. Все звуки постепенно гасли. Лишь от плотины по-прежнему, но теперь уже более явственно доносилось убаюкивающее журчание воды.
Несмотря на страшную усталость, заснуть Ольга долго не могла. На сердце было тревожно, в голове проносились обрывочные, торопливые мысли.
В тот горький, несчастный год она часто думала: если бы не Юрка, легче было бы — одной куда легче! — а то связана по рукам. Потом оказалось, что это и так и не так. Юрка ей был и в тягость и в радость. Не будь его — может, она и не выдержала бы. И чем дальше, тем радости становилось больше. А вот теперь — теперь снова она оказалась связанной. Какой-то заколдованный круг…
Ее соседи Копровы расходятся. Расходятся
— Что ты, Оля, все вздыхаешь да ворочаешься? — спросила в темноте Варвара. — Спи!
— Жарко, тетя Варя. Душно.
— Лопатой намахалась, вот и душно. Ступай в сени, если хочешь… Да спи, ни о чем не думай.
Ольга перебралась в сени. Здесь было свежей, дышалось легче.
По временам ее охватывала острая жалость к Михаилу. А может, это была не жалость, а что-то другое, что пока не имело названия.
Показалось, что по улице, за калиткой, кто-то ходит. Ольга стала прислушиваться. Прислушивалась-прислушивалась и заснула. Но спала чутко, с тревожными сновидениями.
Вот идет она полями. Высокие, в грудь, хлеба наливаются, зреют, тяжело качают колосьями, будто кланяются Ольге, и нет им ни конца ни краю. Рядом с Ольгой шагает Василий, только она его почему-то не видит. Слышать слышит, а не видит — он не то сзади, не то где-то сбоку идет.
— Как щедро платит земля за наш труд, Оля, — говорит Василий. — Ты посмотри. И это очень хорошо, что ты тоже стала агрономом. Теперь мы все время будем вместе… А ведь я так люблю тебя, Оля, так люблю!..
Хлеба волнуются на ветру и порой так низко склоняются над дорогой, что закрывают ее совсем.
— Где ты, Вася?
Ольга хочет увидеть Василия, хочет оглянуться и никак не может, шея будто окаменела. Наконец она оборачивается. Но никакого Василия нет. И дороги нет. И поля еще голые, еще только засеваются. А она сидит у полевого вагончика трактористов, а напротив нее Михаил. Михаил рад ей. Это она видит по его улыбке, по счастливым глазам. И оттого, что он рад, Ольге и немножко страшновато, и приятно. Кругом много солнечного света, воздух острый, по-весеннему тревожный…
И вдруг, будто кто закрыл солнце, стало сумеречно, серо, и они уже не сидят с Михаилом, а едут в тележке по ухабистой дороге. Тук-тук-тук-тук — стучат колеса. Куда едут, зачем — Ольга не знает. И Михаил не говорит. Он уже не улыбается, а напряженно всматривается в густеющую с каждой минутой мглу и старательно правит. Неожиданно лошадь останавливается: впереди маячат какие-то фигуры, но из-за тумана разобрать ничего невозможно. Фигуры приближаются, и Ольга в полной растерянности узнает Гаранина и Юрку. Юрка крепко держит Гаранина за руку, а заметив Михаила, отворачивается.
— Ну вот, как хорошо, — говорит Гаранин. — Садись, Юра, поедем!
Теперь они едут вчетвером, но тележка маленькая, и всем в ней тесно, неудобно. Гаранин говорит Михаилу:
— Сам видишь: тесновато…
Юрка еще крепче держится за Гаранина, Михаил видит это и безмолвно вылезает из тележки. Ольге опять хочется оглянуться — идет Михаил следом или отстал? — но опять нет сил повернуть голову. Хочет крикнуть — нет голоса, да и не услышит, наверное, Михаил, — дорога ухабистая, колеса беспрерывно стучат: тук-тук-тук-тук, даже в голове отдается.