Вершители Эпох
Шрифт:
— Не мой отец. Просто один из всех, — тихо проговорила та, когда она приблизилась, а потом как-то просто и невзначай добавила, — Меня зовут Энн. И не переживайте за меня пожалуйста, всё хорошо.
— Разве ты довольна такой жизнью? — Учитель нахмурилась, старательно стирая салфеткой кровь из разбитой губы. И тут она улыбнулась — искренне, так, как никто другой не мог, собрав в эту улыбку всю свою детскую, наивную страсть.
— Я довольна любой жизнью.
***
«Они тянут её из самой сути себя, смешивая со своими воспоминаниями, утопая в них, проживая их заново, тянут что-то своё, сокровенное, личное, невозможное. Мечту, которая несёт с собой чёрные нити энергии страха и боли, наслаждение, за которым следует пресыщение, зависимость и смерть». В последнее время ей слишком часто снились кошмары — может от смены обстановки, а может, по примете, от беспорядка в гостиницах, где они ночевали в последнее время. Сегодня тоже пробуждение выдалось ужасным. Руки машинально стёрли неприятно холодный пот с лица, дыхание понемногу выравнивалось. Она не запомнила сон, только ощущение — гнетущую, тяжёлую угрозу, падение в страх, в никуда, в бесконечно глубокое море.
— Зато, хоть проснулась вовремя, — проворчала она себе под нос.
Ветер задувал в еле открытую форточку, издавая странный свистящий звук. За окном шумели высаженные в ряд посреди
Она направлялась туда, где тёмно-зелёные столпы деревьев полностью застилали почву сплошным тентом из веток и листвы, где камень сменяла кора, а стекло — прозрачная утренняя роса. Во влажном воздухе ото рта медленно поднимался тёплый пар, расплываясь в потоках холодного тумана. Где-то впереди маячили небольшие птицы, выписывая пируэты в густых кронах и сливаясь с листвой. Ноги сами несли её по уже ставшей привычной тропинке, петляющей между куч листьев и порослей кустов, пока не вывели к широкой открытой поляне. Где-то недалеко, прикрытые зеленью, валялись большие обработанные и отшлифованные валуны, когда-то наверное использовавшиеся людьми. Посередине лежал, закрытый мхом, большой круглый каменный блок, пахнущий свежестью и испещрённый самыми разными надписями и числами. Слева стоял учитель Левард, прислонившись к дереву и мерно наблюдающий за разминкой Энью, двигающегося то туда, то сюда в середине круга. Когда она вышла, старик, заметив её, еле заметно напряг кисть, но никто другой, кроме неё, это движение даже бы не заметил: в остальном ни положение тела и головы, ни направление взгляда не изменилось. Энью махнул ей рукой и не теряя время продолжил тренировку, поочерёдно разминая и растягивая все мышцы и связки. Иногда она боковым зрением, замечала, как хмурится учитель, когда парень делает что-то не так, но не поправляет, доверяя ученику самому заметить ошибку и исправиться. Энн встала на самый край диска, сразу подметив необычное исходящее от него тепло, как будто он сохранял, накапливал в себе остатки ушедшей дневной жары.
Пальцы напряглись сами собой, по привычке, отточенной годами обучения. Энн выровняла дыхание и теперь то набирала воздух в лёгкие до упора, так, что болела грудь, то медленно выдыхала, ощущая сокращение мышц во всём теле. Ноги словно приклеились к земле, она вытянулась так, чтобы ничего во всём мире не смогло бы сбить её с места. Она прочувствовала до мелочей биение сердца, циркуляцию крови и воздуха, напряжение суставов и связок. Все органы чувств обострили восприятие до предела: до неё скомканным, но различимым шумом доносился громкий шелест крон и тихий шёпот травы, пение птиц, еле слышимое падение ветки где-то в лесу, треск коры, жужжание ранних насекомых и напряжённое дыхание человека на другой стороне круга, эхом отдававшееся на поляне с хорошей акустикой. Она вдыхала запах живого, горячего камня под собой, пряность лесного воздуха, ароматы разноцветного ковра лесной подстилки. Глаза различали, казалось, все оттенки цвета, расплывавшегося в зрачках от его внезапно возросшей яркости. Она закрыла глаза и напряглась ещё сильнее, отдавшись воспоминаниям — чтобы побороть какое-то состояние, знала она, нужно сначала в него войти. Плавно начали появляться образы, расплываясь чёрно-белым и цветным, как пейзаж вокруг, то перекрывая друг друга, то сливаясь во что-то одно: детство, отец, комната, школа, побег, юность, районы, наркотики, квартиры, лица — много разных лиц…
Энергия полилась внезапно, рванула иголками самые кончики пальцев, невидимо прорезая воздух и впитываясь в нервы, кровь и кожу, медленно, но верно пробираясь вверх, захватывая фаланги одну за другой. Удовольствие прорезало всё тело, заставляя его содрогаться от экстаза, призывая откинуть голову, упасть, подставив себя потоку, закатить зрачки и забыться, пока магия пробирается к сердцу и завладевает им, но Энн усилием воли сдержалась и сохранила стойку, стараясь взять наркотик под контроль. Магия была тягучей, вязкой, мягкой, домашней, она была подобна поцелую и сплетению рук, облившей тело холодной воде в жаркий день, заботливому объятию, одеялу после многих бессонных ночей, лунному свету, играющему на стенах — она была любовью: настоящей, безраздельной, бессмертной, взаимной, безвременной, она была счастьем, сном наяву, болезнью, мучительным ожиданием и ожидаемым результатом. Магия была разделением мира на белое и чёрное, но сама была чем-то разным и бесцветным, как будто ночное небо и солнечный свет в ней сплетались воедино, образуя ткань мироздания, пространства, существования. Она знала — ещё минута и уже нельзя будет сопротивляться, поэтому нужно было действовать сейчас, пока энергия захватила только кисти рук. Она сорвала с места руки, не давая энергии ни остановить её, ни утечь в пустоту, схватила правой большой палец левой руки и со всей силы рванула его назад. Кости громко хрустнули, раздрабливаясь и разваливаясь на острые кусочки. Её учили не бояться калечить себя, но это не было нужно — в детстве она научилась противостоять боли. Тело откликнулось всплеском адреналина, резко перекрывшим поток льющейся энергии и закупорившим её внутри рук, не давая двинуться дальше или ещё как-то повлиять на организм. На удивление, боли почти не последовало — концентрация магии в этом месте была такой плотной, что вошедшая в руки сила практически всего за несколько секунд вернула кости и палец на место, не принеся никаких обычных для такого дела мучений.
Это ощущение было ей хорошо знакомо. Она держала в руках возможность, силу менять и меняться, держала творчество, мечту, осторожно собранную в ёмкость, попавшую в такой слабый, смертный сосуд, держала свою душу, такую маленькую и беспомощную, смертельную в её руках, теперь немного отливающих голубым. Энн оценила объёмы энергии — должно было хватить надолго, минут на пять,
Энью был гораздо талантливее её, но она точно была упорнее и сильнее. Не физически, и не в способностях, — это была сила, с помощью которой достигают таких высот, о которых остальные только мечтают. Энн оттолкнулась от камня, одним шагом преодолев расстояние между ними, и перешла в ближний бой, нанося удар за ударом по блокам или незащищённым местам. Она знала, что Энью готов к такому, но такой стиль был её единственным преимуществом, и он часто приносил ей заслуженную победу. Пару раз парень попытался перейти в контратаку, но она не давала ему это сделать, жёстко пресекая каждую попытку хлёстким ударом в открывшуюся брешь. Она не могла понять, чего он ждёт и на что надеется, тратя так много сил на оборону, но времени думать об этом не осталось, потому что Энн всегда заканчивала серию ударов броском или переходом в партер, где у соперника просто не оставалось шансов, а тут как раз подвернулся удобный момент. Энью пошатнулся от ещё одного удара, и она заметила, как его магия перешла в ноги, полностью оставив верх беззащитным. Это был самый лучший шанс закончить бой — Энн протянула руку, чтобы схватиться за куртку, но Энью вдруг выровнялся, словно этого и ждал, отбил руку, но не вниз, а вправо, оставляя её шею незащищённой. Энн тут же закрылась свободной рукой, но удара не последовало. Вместо этого она ощутила резкий, но лёгкий толчок в левую руку, когда соперник подпрыгнул и оттолкнулся от неё, перелетая за спину. Энью выпустил из одного колена половину оставшейся энергии, повернувшей его в обратную сторону, и нанёс сильный удар носком ботинка по позвоночнику. Энн вскрикнула, успевая перенаправить всю магию в спину только уже в падении, залечивая травму, и, потеряв чувствительность на несколько секунд, повалилась на землю. Энергии больше не осталось — она проиграла.
Левард быстро, всего за пару часов устранил повреждения, постоянно указывая на ошибки и недочёты во время дуэли, пока она лежала, подставив голую спину живительной энергии. Она подумала о том, что Энью и правда вырос со времени последнего экзамена. Они учились вместе, и девушка могла бы назвать его своим единственным и близким другом. Он всегда был рядом, поддерживал её, помогал учиться, и во многом благодаря ему она смогла успешно завершить курс. Белокурый, спортивный, выходец из богатой семьи — много кто на него заглядывался, но он не обращал внимания. Ей он нравился за трудолюбие, за смелость, достоинство и честность. Может, на него так повлиял недавний выпуск, а может, случилось что-то из ряда вон, но в последнее время он стал вести себя как-то странно, по-другому, не так, как раньше. Энн не понимала, что могло служить тому причиной, и это её беспокоило. Возможно, это «раньше» началось как раз с последнего экзамена.
Это воспоминание для неё было самым тяжёлым. На нём не могли помочь знания или умения, только характер, выдержка и воля. Но проверялось не это — проверялась готовность идти на риск, жестокость и умение переступать через принципы. С последним она не справилась. Это была проверка в реальных условиях, где действовало только одно правило: «убей или убьют тебя». У неё была хорошая память на лица — позже она часто вспоминала приговорённых к смерти заключённых, которых по одному выводили на арену — слабых, голодных, с торчащими скулами и рёбрами, обёрнутых в лохмотья и тряпьё. Для них это была возможность — возможность спастись от виселицы, убив всех десятерых детей-выпускников на арене. Они все дрожали, но не от страха — он давно выветрился вместе с кровью от ударов кнута и кусочками искорёженных о решётки и камни ногтей, а от озноба, тюремной сырости, пропитавшей их измождённые тела насквозь. Заключённые осознанно вызывались на бой, но на самом деле выбор, что они делали, был выбором между двумя смертями. Кто-то по-настоящему надеялся выиграть, оставляя хоть какую-то мизерную надежду, кто-то был психом, единственное удовольствие которому доставляет вид отрубленных частей тела, а кто-то просто хотел умереть быстрее, чем на то рассчитывает каторга. Как бы то ни было, человек двадцать обычно набиралось, и все они держали в руках наточенные мечи, в то время как маги были безоружны.
В тот раз пришлось ломать два пальца вместо одного — страх не давал сосредоточиться из-за близости того, что люди называют убийством, а здесь называли проверкой. Энью первым бросился в бой, увлекая остальных за собой, как настоящий лидер, и сразу схватился с несколькими преступниками, оттянув на себя в два раза больше человек, чем полагалось, тем самым облегчив задачу для Эннелим. Своего противника она разглядела в мельчайших деталях. Сморщившееся, искорёженное, с облупившейся кожей и большой коричневой родинкой на правой щеке старческое лицо, окаймлённое грязными длинными волосами и бородой, бывшей когда-то чёрного цвета. Он улыбнулся — наполовину счастливо, наполовину безумно, — сморщив лоб и щёки, смотря прямо ей в глаза, и раскинул руки, когда она одним точным движением наконец-то выбила меч из руки и безвольная, немощная оболочка врага упала на колени. Он принимал её победу, принимал свою смерть, но всё это не принимала она, продолжая стоять, не в силах пошевелиться, и отпускать остатки энергии в воздух, пока её не стало так мало, что колебания воздуха вокруг угасли. И тогда старик, ещё секунду назад бывший просто безвольным телом, напрягая последние силы, вскочил на ноги и двинулся за своим мечом прямо мимо Энн. Реакция сработала сама собой — сильный удар в шею ребром ладони переломал бедняге позвонки, и тело рухнуло на песок, зарыв ещё открытые глаза в жёлто-серый песок. Несколько секунд она просто стояла, осознавая свои невольные движения и то, к чему они привели. Её вырвало, она вытерла лицо рукавом, упала на колени и заплакала. Это был конец, безысходность, поражение от самой себя, от той, что не способна на сострадание. Где-то далеко прогремел гонг, оповещая об окончании экзамена. Краем глаза она заметила Энью, победно стоящего на другой стороне арены — вокруг него лежало шесть изломанных мёртвых тел.