Вершители Эпох
Шрифт:
— Спрашиваю один раз, — злорадно пригрозил Энью. — Число и точное время наступления повстанческой армии! Кто сознается, прямо сейчас отпущу, остальные отсюда не выйдут.
— Завтра вечером, — пролепетал кто-то, кажется молодой парень с луком позади остальных. — Завтра, когда начнёт смеркаться.
— Мне этого хватит, благодарю. — Не успел парень договорить, кто-то из ближайших соратников вытянул меч, пронзая сердце предателя, и парень рухнул на спину, гулко ударившись о доски. Энью усмехнулся, сделав лёгкое горизонтальное движение кистью, и на пол слетели с десяток оставшихся голов, оставляя тишину только для треска дерева и рёва пламени. — Было проще, чем я думал.
— Так это твоих
Перед ним стоял спутник Хиллеви, одетый в чёрную чешуйчатую накидку и раскинувший руки в стороны, показывая на результат недавней битвы. Энью даже не заметил, как он появился, но теперь это было неважно, важно было только желание разрушать, синей язвой засевшее в сердце. Халд в этот момент напоминал ему жертву: эта непринуждённая поза, видимость слабости, но в то же время было в нём что-то странное и, может даже, страшное: манера речи, слова, произнесённые из его уст, каждое вымеренное, но резкое движение тела, и этот взгляд — серый, металлический, как лезвие несущего смерть ножа. Он молчал, Энью не разговаривал тоже, в глубине души понимая, что за пару секунд эта встреча уже стала дуэлью, и проиграть в ней — значит… Нет, он даже не хотел думать, что будет после, хотелось только выиграть любой ценой, любыми жертвами. Пока Энью думал, Халд сделал еле заметно переступание с ноги на ногу, но он успел среагировать, мгновенное приняв стройку и создавая вокруг себя кольцо из огня. Дальше всё произошло в течение секунды: Халд оказался рядом с ним, проходя через защиту и опалив только локоть, но этой задержки Энью было достаточно, так что он приготовился отвести прямой удар левым кулаком в голову и нанести ответный, когда Халд вдруг одним движением развернулся, присел и нанёс секущий удар ногой в развороте по обеим его коленным чашечкам, с хрустом выгибая их в обратную сторону и отбрасывая его к проломившейся от такого напора стене.
Пламени больше не было. Казалось, всё его существо разрезали, смяли и исковеркали. Энью очнулся в холодном поту. Ему казалось, что он умер, но голову всё терзал и терзал муторный страх, хуже, чем когда он лишился учителя, чем когда остался один. Это мгновение его поражения было настолько величественным и настолько ужасающим, что он, казалось, больше никогда, даже во сне или после смерти, не забудет его. Но всё же сейчас он был не в горящем здании, а в какой-то кровати, и это немного успокаивало, совсем немного, потому что руки и колени были обвязаны чем-то стягивающим, клейким и холодным — не получалось согнуть даже локоть. Комната была маленькая, потолок над постелью был в сантиметрах тридцати, ближе к центру расширялся и образовывал своеобразную крышу, смыкающуюся прямо над окном. Брёвна в стенах, как и доски в полу, были светло-коричневыми, почти без шероховатостей, да и дыр совсем не было, так что от этого всё вокруг казалось поновее и подороже. На соседней кровати, в другом углу, сидела Хиллеви, и насколько Энью мог видеть, не только татуировка, но и всё лицо было чернее тучи. За окном светало, лучи лезвиями пробивались сквозь стекло, освещая собой оседающую пыль.
— Вот на что… ты променял мои уроки? — её голос ударил громом, рассыпался низким басом разбившихся стёкол. Глаза сияли звёздами, как и у Халда в злополучной Гильдии. — На разрушение?
— Извини…
— На хаос, на уничтожение, на смерть, — Хиллеви была непреклонна, да и вряд ли Энью такими простыми словами мог бы всё исправить. — Ты — Вершитель, но даже не можешь ответить за свой собственный выбор.
— Я не… — промямлил он, когда Хиллеви молча подошла и подняла его за воротник, тем самым вызвав ещё большую боль в повреждённых конечностях.
— Сколько страдания ты причинил… А я хотела помочь, как когда-то Халд помог мне, вытащить тебя из этого дерьмо, но ты сам загоняешь себя в него по самую голову! Хочешь драться, да?! Хочешь силы?! Тогда смотри, вот твоя сила!
Хиллеви прикоснулась пальцем к его груди, потом отвела руку, оставив пепельно-серую дымящуюся точку, покрывшуюся ранами и узорами, после чего с силой ударила по ней ладонью, вложив в толчок скопленную магию. Энью отбросило назад — или ему так
— Сможешь выдержать их боль, если я отпущу её на волю? Сможешь простить себя за такое и идти дальше? Сумеешь увидеть в этой крови свои замаранные руки? — Энью промолчал. — Я запечатала приобретённое от Фатума, но с этого момента мы незнакомы.
— Прошу, дайте мне… — он поджал губы. — Да, я поддался, я проиграл, но я исправлюсь…
— Проваливай, — Хиллеви сказала это ровным, спокойным тоном. — И будь благодарен, что на том пепелище была не я, иначе ты бы не был сейчас здесь.
— Я буду…
— Ты. Больше. Мне. Не ученик, — отрезала Хиллеви, облокотившись на стену и кивнув в сторону двери. Повисла нелёгкая пауза, но только для Энью: она своё решение изменять не собиралась. — Вон.
Ему хотелось увидеть, как она плачет, как говорит, что всё будет хорошо, что сделает как самый обычный человек — поступится своим обещанием, и всё вернётся на круги своя, всё будет в порядке, как будто не было этой кровавой ночи. Но ничего такого не произошло, и от этого у него тряслись поджилки: Хиллеви точно не была тем, кто не следует своим словам до конца. Но в то же время Энью чувствовал себя виноватым, и это была правда — он ещё никогда так искренне не обвинял себя в произошедшем, и теперь, когда его словно выгнали из семьи, как тогда, совсем давно, это было настолько горько и больно, что хотелось просто забиться в угол и страдать, обижаться, размышляя о своих поступках и унижаться собственной глупостью.
— Убирайся. Сейчас, когда я снова могу мыслить здраво, я ничего тебе не сделаю, но, прошу, — с металлом в голосе бросила Хиллеви, — убирайся.
***
— Я снова ошиблась, Джон, — проговорила Вайесс, усаживаясь на пол рядом с ним. Из глаз чуть не катились слёзы. — А ты, как обычно, был прав… Казалось бы, пора бы уже научиться, но я как была дурой, так и осталась.
— Всё в порядке, — Джон притянул её к себе и приобнял за плечи, заметив, как она убирает в карманы разбитые костяшки. Наверное, от злости. — Чувствовать — это нормально, и ошибаться тоже нормально. Главное, чтобы осталась возможность всё исправить.
— Считаешь?
— Уверен, — улыбнулся Джон, осторожно поглаживая её по голове. Потом поправил осколок звезды, переделанный ей под заколку. — Не думай об этом слишком много. Тебе и так слишком достаётся.
— Я ему сказала, что он ни на что не способен, — Вайесс опустила голову. — Но, может, ни на что не способна на самом деле я? Раз не могу справиться всего с одной судьбой, какой из меня Вершитель?
— Кое-что изменить невозможно. Судьба стабилизируется, живёт равновесием плановости и случайности, — Джон посмотрел наверх, где за потолком мерцали отражающиеся в серости его радужки звёзды. — Если ты в него веришь, если ты веришь, что он справится, значит, он справится.
— Ты очень изменился, я говорила? — Вайесс улыбнулась, закрыв глаза, и эта улыбка была для него ярче всех звёзд.
— А ты — совсем нет.
***
— К чёрту её, всё к чёрту… — Энью нашёл созданную в лесу тренировочную площадку, так и не изменившуюся с прошлого раза, и теперь просто тупо стоял, пялясь себе под ноги, словно пытался высмотреть каждую трещину в камне. — Мне никто не нужен. Всё, что хочу, я сделаю сам, своими руками.