Версия Барни
Шрифт:
— Когда-то Лео Бишински все понять не мог: «И как ты, — говорит, — терпишь этого незнайку из Монреаля?»
— На что ты конечно же отвечал, что терпишь, потому что мы друзья.
— Да господи боже ты мой, я же вел тебя, учил всему на свете! Совал тебе в руки нужные книги. И вот во что ты превратился. Телевизионный проныра. Женатый на вульгарной дочке богатенького папы.
— Ну не такой уж и вульгарной, раз ты ее только что оприходовал.
— Ну оприходовал, и — если уж говорить о твоих женах — не только ее. Клара, говорю, ну что ты в нем
— Бука, может, мне все-таки дать тебе по мозгам? Сколько в тебе дерьма накопилось!
— Зато я правдив! — сказал он.
Я не мог больше это выдерживать. Пребывал в полном ужасе. Ну и, как есть я безнадежный трус, ухватился за юмор. Сгреб револьвер и наставил на него.
— Ты будешь моим свидетелем или нет? — рявкнул я грозно.
— Об этом я подумаю в тимении глубин, — сказал он, встал и, шатаясь, побрел туда, где лежали мои ласты-масты.
— Ты так напился, куда тебе плавать, балбес чертов!
— А давай вместе.
Вот тут я над его головой и бабахнул. Но лишь в последнюю секунду поднял руку с револьвером выше цели. Так что, если я и не стал убийцей по факту, то по намерению — точно.
13
— Что случилось? — спросила Шанталь.
— Не могу вспомнить, где оставил машину. И не надо на меня так смотреть. Это с кем угодно может случиться.
— Пойдемте, — сказала она.
На Маунтен-стрит ее не оказалось. То есть, извините, на рю де ла Монтань. На Бишоп тоже.
— Кто-то ее угнал, — сказал я. — Не иначе какой-нибудь из обожаемых твоей матерью сепаратистов.
Пошли по Мезонёв (бывшему Дорчестерскому бульвару). [На самом деле бульвар до 1966 года назывался Бернсайдовским. — Прим. Майкла Панофски.] Вдруг она показывает и вопрошает:
— А это что такое?
— Если проболтаешься Соланж, будешь уволена.
В субботу я собирался днем поспать, уже совсем задремал было, вдруг звонит Соланж. Вопрос на засыпку:
— В котором часу мы вечером встречаемся?
— Мы? А зачем?
— Так ведь игра.
— А, да ну! Я, пожалуй, не поеду сегодня.
— Как , пропустишь хоккей?
— Знаешь, что я тебе скажу? Хватит с меня хоккея. Да и устал я что-то.
— Но это, может быть, последний раз, когда играет Грецки!
— Да ну, делов-то.
— Ушам своим не верю.
— Хочешь, отдам билеты? Сходите с Шанталь.
Через десять дней, если верить Шанталь, я надиктовал ей одно и то же письмо в третий раз за неделю. Выходя из кабинета, я, говорят, машинально вынул из кармана ключ, но не мог понять, зачем он нужен.
— На что это вы уставились? — спрашивает Шанталь.
— Ни на что.
— А что это у вас в руке?
— Ничего.
— Барни!
Я показал.
— А теперь скажите мне, что это такое.
— Да знаю я, знаю, черт
— Нет, вы скажите!
— Пожалуй, я бы присел куда-нибудь…
А уже следующее, что я помню, — это как возвращаюсь я из «Динкса» вечером домой, открываю дверь в квартиру, смотрю, а там меня караулят Соланж и Морти Гершкович. Черт! Черт! Черт!
— Я понимаю, Морти, времена нынче трудные, но только не говори мне, что вы теперь так и рветесь посещать пациентов на дому!
— Соланж подозревает у тебя переутомление.
— А у кого его нет — в нашем-то возрасте!
— Или это просто опухоль в мозгу. Надо сделать сканирование и магнитный резонанс.
— Да хрена с два. И не буду я больше ни транквилизаторов твоих пить, ни антидепрессантов. Я еще помню времена, когда врачи были врачами, а не работали дилерами за проценты от фармацевтических компаний.
— Да зачем же мне прописывать тебе антидепрессанты?
— Сейчас я хочу налить себе рюмочку. И вы оба присоединяйтесь — выпейте на дорожку.
— Ты ощущаешь депрессию?
— Конечно: Шанталь отобрала у меня ключи от машины и не отдает.
— Приходи завтра с утра ко мне в кабинет. Прямо в девять и приходи.
— Еще не хватало!
— Мы придем, — заверила его Соланж.
Морти оказался не один. В кабинете был еще кто-то. Толстый такой, назвался доктором Джефри Синглтоном.
— Вы кто — мозгоправ? — спросил я.
— Да.
— Тогда я вот что вам скажу. Я не имею дела с шаманами, экстрасенсами и психиатрами. Шекспир, Толстой, да даже хотя бы Диккенс знали о человеке больше, чем любому из вас может в страшном сне привидеться. А вы все — шайка шарлатанов, вам платят дикие деньги, а что вы знаете? — самые азы людских проблем, тогда как писатели, которых я упомянул, знают суть. Плевать мне на все ваши стандарты и шаблоны, которыми вы пытаетесь мерить человека. А как легко вас покупают, делая свидетелями в суде! Один работает на защиту, другой на обвинение — называется «эксперты сторон», — и оба кладут в карман изрядные гонорары. Эти ваши интеллектуальные игры приносят людям больше вреда, чем пользы. А из того, что последнее время пишут, я понял, что от увещеваний на кушетке вы, подобно моему приятелю Морти, к тому же съехали на химию. Вот это два раза в день от паранойи. А это пососи перед едой от шизофрении. А вот у меня, например, от всех болезней — первачок и табачок. Чего и вам желаю. За консультацию с вас двести долларов.
— Нам надо бы провести кое-какой анализ.
— Не выйдет: перед приходом сюда я пописал.
— Нет, вы не поняли, это скорее тест. Он много времени не займет. Воспринимайте его как игру.
— Что за снисходительный тон!
— Барни, ну хватит уже.
— Это точно ненадолго?
— Точно.
— Ну хорошо, ладно. Давайте.
— Какой сегодня день недели?
— Я ж говорил, что это будет чушь какая-то. Черт! Черт! Черт! День, который перед вторником.