Версты
Шрифт:
Большой город — жизнь жадная, цепкая: подавай без никаких или пропал! Выйдите вы днем, станьте где-нибудь у Орёга и-ш Ма<1е1е1пе, посмотрите кругом — идет народ — какая стена! — это человеческая воля, сосредоточенная в нескольких живейших центрах по боковым улицам, гонит и подгоняет весь этот человеческий заворот: бежать исполнить. Да, жизнь этого дневного часа — жесточайшая: не послушаешь или опоздаешь — пропал!
Сестры, чтобы жить в таком городе, морды куклам раскрашивали: раскрашенных отдавали закасчику Ивану Ивановичу, а этот закасчик нес в большой магазин для продажи. Если бы половину того, за что покупали в магазинах эти раскрашенные
И из всех плоше всех ему было, хтому Урсу. Может, другой и нашелся бы, как обернуться в жизни, да и оп ];ак-нн-как всю жизнь карабкался, а вот сорвался —
А отчаяние, это вот что: не посидит человек на месте, одно возьмет, за другое схватится, и все бросает, закинет все дела ничего не интересно!
Поздним вечером лежит Урс на сомье, дети в соседней комнате морды куклам раскрашивают. (Приходил сегодня Иван Иванович, заказ принес — морда у него не бритая, а просто волос не растет, потная — вот уж кто никогда не отчаивается! — дурак не поймет, на что намекал!) И раздумался Урс и так раздумал, что куда ни ткнись, все стена: пропадут! И никуда не пойдешь, не объяснишь словами, что вот пропадаем! Ведь это и есть жизнь — стукотня —
и иначе невозможно; в этом и есть жизнь: одним надо пропасть, чтобы другие поднялись. Мечтать, чтобы иначе было в жизни, сделай милость! — когда защемит, выдирайся из тисков— «вставай проклятьем заклейменный...» — сделай милость! Но жизнь не переделывается: «пропасть или подняться» — во всем и всегда — «борьба», а «не развалясь». И когда есть силы, здоровье — и дело идет с успехом, это даже хорошо, весело: и пусть хлещет, видишь цель, знаешь, а когда достигнешь, и сам хлестонешь, весело! А когда силы не те — и удачи нет — вот руки п опустились и одно останется: пропасть. Ну, если он и пропадет — так п надо, пришел черед! — но им-то? да такое и в голову не придет: пропадать? Он один это чувствует и знает (разве можно забыть?), когда был молод, ничего не боялся, и как хочется жить, как все занимает, п на люди хочется н принарядиться хочется, ведь это такое счастье жить на земле! — и вот: «пожалуйте бриться!»
«кто стар или больной, беднота, отчаяние, все пусть соберутся, я ос-вожу вас!» И отозвались — все горе-горькое, и старость и болезнь и отчаяние, без числа нищих и от бедовой жизни. Он же велел построить огромный барак, расставить столы и всякое угощение. И собрав всех в этот барак, поил и кормил вволю. В расгар он вошел на пир. «Чего еще вам хочется?» — «Тебе знать, сам рассуди!» — «Л хотите я сделаю вас без печали и никто не будет знать никакой нужды?» — «Согласны». Тогда оставил он несчастных, п сам велел: с четырех концов поджечь барак. И загорелось. И все сгорелп, кто был в бараке — все горе-горькое и старость и болезнь и отчаяние и нищих без числа.»
«это будет последний и самый решительный бой!» —
Урс схватился за веревку Вот тебе и твердыня
«Не йе Ргапсе»! для которого океан с московскую Яузу — одни щепцы! И лезет Урс на
в лицо, глотнул глоток и ему совсем легко, смотрит: палуба, на палубе священник — молодой в сутане — море благословляет. И волны подобрались, рябят и тихо кругом. II все сужается, близится — священник совсем близко, совсем над ним, благословляет
Урс открыл глаза —
И странно: или все еще сон? этот самый священник — видел спину, как священник выходит пз комнаты. В соседней комнате темно, дети заснули. Урс погасил электричество, разделся и лег по-человечески.
А когда на утро он проснулся, пошарил на столе папиросы — пет ни одной! — свертывает пз окурочного табаку, языком муслит —? что такое? — глазам не верит: на столе — чек: Вапкегз Тгиз1 Сотрапу.
Детей не было дома. Урс сварил себе кофе и без пальто — тепло, весна! — вышел.
В 81. 5и1р1се звонили к обедне.
И так он почувствовал всеми корешками — а ведь и он хочет жить на белом свете — и как хорошо в Божьем мире — и этот звон я тепло и люди!
Когда получишь деньги, рассказывать особенно нечего: сейчас же заплатили за квартиру, накупили шляпок, кофточек, у одной не было ботинок, у другой чулки продряны — все нужно, а Урс себе бумаги купил сразу, чтобы не бегать за несколькими листками, п конвертов всяких размеров. И долги порассовали — все ведь беднота, самя из последнего, отдавать надо.
Но кто же это мог положить чек? Кто мог войти ночью, а главное узнать, что вот так нужно тебе сейчас священник? —И вспомнился сон. — Где он видел это лицо: наклонился, благословляет?
И как осенило: да это «младший» священник —
Урс первый назвал это имя громко — Николай.
II с тех пор имя Николай стало самым громким в Патарах. Только о нем п говорплп. А тут и еще: «пропал!» — служил обедню, вышел из церкви и пропал. II куда скрылся? Неизвестно.
ИЗ КНИГИ «НИКОЛАИ ЧУДОТВОРЕЦ»
К СТЕНКЕ
Нн возрост архиепископа — не такпе ж лета седьмой десяток! — ни тюрьма и опасность — в гонения не мало высидел, а уж принял горя, на глазах самых близких расстреливали! горько и малодушие! — нет, заботы: человек-то, вон его как!
Все назывались хрпстпанами, не быть христианином опасно, строились церкви, справлялись праздники — постоянно процесспп, крестный ход, всюду образа, иконы, кресты, и всегда толпы, не протянешься или задавят, а попробуй-ка не пойди, попадешь на заметку.
II откуда эта черная злоба — человеческая, ненавпст, подсиживание? — братский крест, а как последние враги!
В соседней Фригии взбунтовались из-за какого-то продналога. Из центра послан был карательный отряд под начальством трех командиров. Имена их известны: Непотиан, Урзос и Герпплпон — отчаянный народ! Метил отряд во Фригию безо всякой задержки, а поднялась буря и высадились в Ликии. Ликийцы перепугались, а те думают, приехалп — и пошла потасовка. Начальники справиться не могут. Порт Мирскпй — Андриакп, сейчас же послали в Миры. А там — дряньцо народ! — перетрусили и к архиепископу: ему ехать. (Шкура-то своя больно близко!) Приехал архиепископ: в чем дело? А такое творится — и не подступись. Архиепископ вышел к народу: