Вертолёт
Шрифт:
– Мозг!
– предположил оператор.
– Все из-за этих суетных полушарий. У животных нет того обилия впечатлений, оттого и счет времени иной.
– Очень может быть, - лениво ответствовал Чибрин.
– То-то у детишек день тянется и тянется...
– Откуда ты про них знаешь? Про детей-то?
– Чего мне знать? Я себя помню. Бывало, во все игры переиграешь и подерешься раз пять или шесть, а вечер по-прежнему далеко. Зеваешь, мать за подол дергаешь, чтоб, значит, придумала какое-нибудь занятие.
– Я, к примеру, не дергал.
– А что ты делал?
– Как что? В футбол гонял.
–
– И очень даже запросто! Это ж такой азарт, дурень! Можно б было, наверное, и ночью бы мяч гоняли...
Они лежали на крыше под полуденным солнцем и тщетно пытались уснуть. Память и мозг, обессиленные отсутствием сна, - уже не память и не мозг, а только жалкие их подобия, качающиеся тени, доверять которым следует с большой осторожностью. Тот же самый майор попробовал рассчитать новый график сна и бодрствования, но и по графику ничего не выходило.
– Может, Вань, снова почитаешь?
– предложил капитан. Южин послушно сел, раскрыл на коленях книгу.
– Откуда начинать?
– А где закончил, оттуда и продолжай. Все одно - ничего не запомнили.
– Зачем же читать тогда?
– Может разморит...
Южин фыркнул, но читать все же не отказался.
– Ладно, побежим отсюда... "Фрейд не зря называл религию иллюзией. Вероятно, это справедливо, но даже в таком случае утверждение не решает изначальной проблемы. Фантом ли, истина - никто не в состоянии доказать, что именно движет человеком, что управляет миром. Люди не знают смысла жизни, и впору заявить, что искомого нет, что горизонт остается горизонтом, сколько к нему не иди. Но если так, стало быть, нет и какого-либо смысла в вере. Единственная ее суть - помощь, единственная форма - соломинка тонущим"...
– Я тоже раз тонущего одного вытянул, - вспомнил Матвей.
– Думал, вытащу - отблагодарит. Хрен там. Отошел в кустики - вроде как отжаться - и смылся. Все они, тонущие, - с хитрецой...
– "Укрепление слабых, отчаявшихся - вот функция веры, - продолжал Южин, - и противопоставление религии науке - архинелепо"...
– Это, часом, не Ленин написал?
– Нет...
– Южин кашлянул.
– "Ибо... Ибо корень религии кроется отнюдь не в отторжении физики мира, а в потребности ощущать сколь-нибудь надежную опору под ногами. Вера - наиболее доступное средство для обретения таковой. И отход от религии осуществится не с техническим прогрессом, а с прогрессом духа, который не искоренит веру, а лишь изменит ее формы, ее внешнюю подачу. Технический прогресс - помеха религии лишь на узком временном этапе. Наука не излечивает человеческие комплексы, она лишь приближается к ним на расстояние вытянутой руки, в бессилии замирая. На иное она и не способна, так как главный ее стимул - туманный рубикон материального благополучия. Но слаще сахара и солонее соли людям, как они не мудрят, никогда не потребуется. Рост человека - в ином, и по мере приближения к материальному благополучию наукой будет заниматься все более единичное число энтузиастов. Надежда на сытость СЕЙЧАС - основной рычаг науки. По достижении же сытости человечество окунется в вакуум, а вот тогда начнется усиленный поиск новых верований, возврат к старым"...
– Да...
– Матвей широко зевнул.
– Что-то знакомое, а что -
– Имени нет, поскольку нет обложки, - Южин покрутил в руках книгу. А по-моему, умный дядька писал.
– На бумаге оно всегда по-умному выходит. Ты в жизни ум прояви!..
– Точно. У меня вот бабка тоже умная была, утром молилась, перед сном чего-то шептала, а спорить со мной боялась. Знала, что переспорю. И всю жизнь зарабатывала какие-то крохи.
Сергей мечтательно забросил руки за голову, протяжно зевнул.
– Был у меня поп знакомый. Пил так, что завидно становилось. На "Волге" разъезжал, книги галиматьей называл. Я, - говорит, - Бога нутром чую и вас, подлецов, этому обучу!..
– Так что? Читать дальше или нет?
– не дождавшись ответа, Южин продолжил: - "...Верно, что опасно преподносить религию с детства, лишая навсегда любопытства, загадочное объясняя сомнительным. Религия состояние не разума, но духа. Без предварительного вызревания не будет и свободного выбора, который делается лишь по достижении зрелого возраста"...
– Зрелый возраст - это, значит, когда? Когда в армию гонят или когда жениться можно?
– Когда паспорт выдают.
– А если, к примеру, в четырнадцать обвенчаться с какой-нибудь? Я слышал - разрешают. В порядке исключения. Отличникам там разным, комсомольцам. Так они что? Тоже, значит, зрелыми становятся?
– Раз без паспорта, значит, нет.
– Так мне читать или не читать?
– Не надо, Вань. Голову кружит. Лучше поедим... А? Никто не против? Устроим ленч номер два. Или ланч, не знаю, как правильно...
– Это всегда пожалуйста! Ужин или там ленч - не важно. Если дожидаться, когда сядет солнце, сдохнуть можно. А желудок - орган святой, на него наступать нельзя.
Константин, морщась, сел, несвежими глазами оглядел сверкающую под солнцем крышу.
– Между прочим, орлы, пище скоро конец. Так что опять требуются добровольцы.
– Уж на эту надобность добровольцы всегда найдутся!
– Матвей с готовностью поднялся.
– Кто со мной, братцы-проглоты? Фуражиров надобно трое.
Южин отложил книжку, вскинул руку.
– Чур, я!
– А нога твоя как?
– строго поинтересовался сержант.
– Могу сплясать, если хочешь.
– Ладно, годишься. Кто еще, господа офицеры?
Какое-то время господа офицеры скромно помалкивали. Наконец со вздохом перевалился на спину Сергей.
– Не о том мы думаем. Ох, не о том!.. Как говорится, не хлебом единым...
– Знаем мы твой хлеб, - Матвей хмыкнул.
– А что? Вот сейчас бы сюда Лизу-Лизоньку из нашей библиотеки. Разве плохо было бы?
– Ага, а она тебя пяточкой бы придавила, и всех делов.
– И пусть. Я не против. Хоть пяточкой, хоть каким другим местом.
– Только что от тебя тогда останется?
Чибрин захрюкал, явственно представив неосторожную встречу Марецкого и библиотекарши.
– И ничего-то вы в этих делах не понимаете!
– Сергей лениво поднялся.
– Сколько мы уже здесь? Почитай, неделю. И ни одной женщины кругом. Катастрофа! Драма и трагедия!..
Матвей уже взваливал на загривок катушку трофейных ниток. Южин вытянул из вертолета за ремни пару автоматов.