ВЕРЮ, ПОМНЮ, ЛЮБЛЮ...

Федина София Георгиевна

125

С. Г Федина

Был медицинский кооператив — учредили с ребятами из Герцена: раздавили налогами. Можно было вернуться в институт, только жить на что?

А родители? — осторожно спрашиваю я.

Его ответ: коньяк и рюмки, которые он ставит на журнальный столик.

Ушли как-то сразу один за другим. Первым отец потом мама. Часто вспоминаю твоего отца. Борис Федорович вообще рано ушел, первым из нашей квартиры на Щукина. Давай помянем наших.

Греют воспоминания, греет коньяк. Греет даже неизвестность, которая ждет впереди. В сорок Вадима и тридцать пять мои, коробки с кавказским

контрафактом — просто эпизод в жизни, не более чем. Я ухожу, когда большая, навеселе, компания незнакомых мне Вадимовых приятелей атакует квартиру. Ухожу. А разве мы знаем, когда наши встречи становятся последними?

Каждый раз, когда я по просьбе мамы отношу в церковь записки о поминании усопших родных, последней строчкой дописываю: и р.б. Вадима. Я очень верю, что ему это нужно. Я точно знаю, что это нужно мне...

Мариинск

Мариинске скорый московский стоит около С=^В десяти минут. Вот-вот, согласно расписанию, он прибудет на второй путь. Первый занят скорым до Владивостока. Я, Валентин, он мой двоюродный брат, и настоятель Мариинского храма отец Алексей прикидываем, сколько придется подождать, если все сложится по расписанию, чтобы оба поезда ушли в своих направлениях, освободив пути, а нам дорога напрямую к вокзалу, минуя высокий пешеходный мост. Все расчеты вызваны только одним — преклонным и очень преклонным возрастом наших мам. Только из- за возраста мы отказали им участвовать в автомобильном пробеге Братск-Мариинск, доверив их железной дороге...

Мариинск — город, для нашей семьи особый. 70 лет назад здесь начались дороги, которые развели в разные стороны многочисленное семейство протоиерея Георгия, моего деда по маминой линии. В застенках мариинской тюрьмы приняли смерть старшие члены нашей семьи, отсюда ушла по этапу в свои неполные 25 лет моя мама — враг народа, член антиправительственной группировки под руководством

127

С. Г Федина

архиепископа Макария с Гавайских островов. Я читаю эту статью приговора без улыбки. Я до сих пор не разрешаю маме сделать запрос и получить материалы дела ее отца, моего деда. Да, такие приговоры писали уроды, но их и подписывали. Подписывали такие люди, как моя мама. Когда мама входила в барак, мат прекращался. «Какой вошла такой и выйду» — это ее обет, данный себе и богу. Еще более страшное и, прежде всего, для мамы подписал в Мариинских застенках ее старший брат. Человек, которого она боготворила, человек, который в других обстоятельствах мог отдать за нее жизнь. Семьдесят лет, живой раной в сердце живет не обида и боль, а что-то более тяжелое.

Маленькая просьба Коли осталась невыполненной. Из маленькой она превратится в страшную муку совести, потому что других просьб от брата она больше никогда не услышит. Немного хлеба, который он попросил ее принести в следующее посещение, можно было взять только у старшей сестры. У самой в тот момент не было. Уволена с работы, муж в тюрьме. Каждый раз следователь, который ведет дело мужа, предупреждает, чтобы не ходила, что каждый приход может стать и для нее последним: пойдет по делу вместе с ним. Насколько реальны были его предупреждения узнали совсем недавно. А тогда сестра отказала. Побоялась, что узнает муж, начальник местного ГПУ. Этот хлеб будет самым тяжелым в жизни моей мамы.

<5© 128 <3*0

ВЕРЮ, ПОМНЮ,ЛЮБЛЮ... =

Спустя 70 лет мы с волнением и тревогой читаем «Дело» дяди Коли. Недавно младшая мамина сестра прислала его по почте. Я прежде всего волнуюсь за маму, сам впервые держу в руках серые ксерокопированные листы с купюрами. Что заштриховано понять невозможно, да и зачем? Неужели там еще страшнее? И вот эта страница. Мама что-то перечитывает несколько раз,

просит меня прочитать ей вслух. Говорит, что этого не может быть: Коля дает показания против сестры, говорит, что это она познакомила его с белогвардейским подпольем, когда они вместе работали в Ачинске. Но там он работал с мамой. С другими сестрами он вообще не работал. Серые листы дела на которых уместилась жизнь дяди Коли от рождения до расстрела. Родился, крестился, все коротко, а потом с датами, фамилиями подробное описание работы в глубоком подполье против своего народа, встречи с заговорщиками, поставки оружия, и младшая сестра, которая привела к заговорщикам... Высшая мера, дело в архив... Читаешь его и думаешь, какая тяжелая борьба шла за будущее нашей страны в эти годы, сколько сил отдавали этой неутомимой борьбе чекисты. И каким коварным и подлым был враг. Сколько фильмов, сколько книг о том героическом прошлом, воспитавших несколько поколений. Но есть и всегда будет оставаться для тебя одно «Но». Враги народа, с которыми сражались мужественные чекисты — это твоя мама,

<j€) 129

С. Г Федина

учительница младших классов. Это твой дедушка, сельский священник, который никогда ничего не брал выполняя требы. А чтобы большая семья могла жить, зарабатывал столярным ремеслом, разводил пчел, вел, как и все, домашнее подворье. Это мой дядя. Тот, кто запустил мясорубку террора, определил им роль врагов народа. Роль сырья, роль мяса для страшной машины. По его приказу их уводили и увозили в ночь. Забивали, как скот и кидали в ямы на глухих пустырях, в лесу, подальше от людей, так, чтобы не оставили следа, не оставили могил, поэтому все мамины запросы в официальные органы о судьбе отца заканчивались сухим ответом о дате приведенного в исполнение приговора. Это «Но» должно жить, будет жить, пока ты помнишь о нем. Да, это «Но» будет оставаться до тех пор, пока мы помним.

— Я действительно могла не прийти с того свидания, — говорит мама.

Сколько лет помнила про этот хлеб, сколько лет обижалась на сестру, а ведь возможно она спасла мою жизнь. Как хочется поверить в спасительную соломинку — библейскую заповедь «Не суди, да не судим будешь». Так легче простить. А покаяние будет, оно придет.

Скоро обнаружится другой подпольный заговор, и для нового дела потребуются новые жертвы и исполнители. Но как хочется поверить в спасительную со

130

ВЕРЮ, ПОМНЮ,ЛЮБЛЮ... =

ломинку — библейскую заповедь «Не суди, да не судим будешь». Так легче простить. А покаяние будет, оно придет.

корый выдерживает расписание. Мы не со... мневаемся, что за неполные сутки наши ма

мы перезнакомились со всеми пассажирами своего вагона. Мы уже привыкли к их необыкновенной способности притягивать к себе внимание окружающих. Во-первых, никто не верит, что одной далеко за девяносто, а другой уже больше восьмидесяти. Модницы с детства. Шить, вязать, вышивать — все на уровне высокого мастерства. Это и от любви к красивому и потому, что часто было единственным способом заработать на жизнь. Если моя мама любит сложные выкройки, колдует над ними, вымеряя до миллиметра, с такой же точностью проводя примерки, ее младшая сестра шьет по фигуре клиента на глаз. Страшно смотреть, как красивая ткань (из другой наши мамы не шьют) разрезается портняжными ножницами по линиям, которые видит только моя тетя. И это в восемьдесят лет! Продавщицы магазинов ткани, в каком бы городе они ни находились, через несколько минут становятся лучшими подругами двух экстравагантных дам. Старушками и бабушками их никто не называет. Даже внуки и правнуки — только по имени. Подбирать обувь маме я привык в окружении всех продавцов отдела. Только высокий каблук, только модный