Весь апрель никому не верь
Шрифт:
За вредность характера соседи прозвали Киру Акимовну Кикиморовной. Вызнать историю возникновения ее безобразного шрама друзьям не составило труда из разговоров взрослых. Драма произошла банальная, бытовая. В праздники муж Киры Акимовны надирался как цуцик, она нещадно его лупила, затем протрезвевший муж нещадно лупил ее. Домашние перипетии не мешали руководительнице жилищной конторы, кем она была, проводить кипучую деятельность на ниве коммунального хозяйства. Вздорную начальницу никак не могли выдворить на заслуженную пенсию. Она сама покинула хлебное место по причине скоропостижной смерти супруга и травмы, полученной в жестоком бою. Муж
Вдова намеревалась жить долго. Завела для души животное, летом уезжала к дочери в какой-то морской город дышать полезным воздухом, а квартиру сдавала внаем. Остальное время шпионила за соседями и придиралась ко всем по пустякам. Детей Кикиморовна ненавидела. Нрав мексиканской собачонки не уступал в стервозности хозяйскому. Элька уверяла, что старуха не науськивает Эсмеральду только из-за ее малого роста. Будь чихуахуа повнушительнее, врачи замучились бы ставить детям района уколы от бешенства.
Лежа на индийском ковре – предмете особой гордости тети Гертруды, – друзья принялись изучать тонкий альбом семьи Дюббен. Ее «гинекологический» кустик состоял из двух живых и нескольких мертвых ветвей. Робик ткнул пальцем в фотографию с групповым портретом:
– Папа сбоку во втойом яду.
Ничем не примечательный дяденька, слегка полноватый, светловолосый, как сын, не производил впечатления героя. Мужчины на снимке были одеты в костюмы и белые рубашки, ни пистолетов, ни кортиков на поясах. Матюша старался не показать разочарования, Элька тоже. Почувствовав их скепсис, Робик пояснил, что в обычной жизни мировые спасатели носят будничную одежду. Это же не кино, где все понарошку…
Он вдруг расплакался. Из сумбурных, смешанных с рыданиями слов Матюша еле понял, что Робик не все рассказал об отце. Утаил главное. Ватсон взаправду погиб, как друзья и предполагали, но не в катастрофе, а дома, от руки предателя. Тот приехал издалека, якобы по секретному заданию, и притворился другом. Ждали тетю Гертруду с работы, отец жарил картошку со шкварками. Даже не успел вытащить из кобуры оружие.
– А я был маленький и не помню! – голосил Робик.
Матюша потрясенно переглянулся с Элькой. Их ошеломила неуловимая связь авантюры с обыденностью: спасатели, оружие и картошка со шкварками!
– Откуда ты знаешь, если не помнишь?
– Мама сказала… и запах, когда она кайтошку жайит… Я же кайтошку люблю… и шквайки…
Бесхитростное упоминание о любимом блюде убедило в реальности разыгравшейся здесь трагедии лучше клятв и доказательств.
Эльке все на свете хотелось уравновесить. Она предложила, чтобы папа Матюши женился на тете Гертруде.
– Тогда у вас были бы мама и папа, – радовалась Элька возможности соединить недостающие звенья, – вы стали бы братьями!
Робик бросил дикий взгляд на Матюшу, Матюша – на него. Заманчивая, конечно, перспектива обрести брата, но тетя Гертруда… бесцветная, с веснушками и толстой грудью… Мама?! Нет и нет.
Конфузливым голосом Робик сообщил, что отец, кажется, жив. Предатель его просто ранил, Ватсон сумел скрыться. Матюша облегченно кивнул. Элька вздохнула не без сожаления.
А в гибель спасателя они и не верили. Вообще не верили в смерть. Слова «умер», «погиб» подразумевали горе и слезы, но не смерть в том значении, которое придавали ей взрослые. Она представлялась детям не антиподом жизни, а чем-то вроде дороги, перехода в город за облаками без права
У друзей в одно время выпали молочные зубы. Матюша и Элька шепелявили почти год, а Робик, в чьем имени р-раскатываются две буквы «р», картавил. Не помогли занятия с логопедом, легкая картавость осталась у Роберта, хотя люди его национальности произносят звуки твердо, в отличие от другого народа, «картавого». Дети тогда не знали, что представляют разные этносы, а Матвей даже два. Еще не встречались на их пути недоумки, полные ненависти к «чужим». Зато, когда Робик научился читать и скоро начал читать взахлеб, друзья узнали об ирокезах и команчах, об испанских конкистадорах и бесстрашных парнях из Фландрии, о папуасах и человеке с Луны. Доктор Ватсон в рассказах Робика превращался то в охотника за львом-людоедом, то в разведчика… Матюша с Элькой давно поняли, что Робик врет, но не уличали его во лжи. Если честно, Матюша тоже здорово привирал, пересказывая со слов дяди Кости новые истории о своих родственниках. Элька любила слушать. Она чисто по-женски сознавала, что мальчиков всегда несет от невероятности и многообразия жизни, и неслась вместе с ними.
3
Гербарии, собранные с тетей Гертрудой, заняли в школе три первых места, а конкурс с домашним заданием нарисовать животных края троица провалила. Тетя Раиса взялась помочь, но художницей оказалась неспособной. Поправляла, поправляла, и звери в конце концов вышли одинаковыми. Для ясности пришлось под каждым рисунком поставить подпись: «Медведь, волк, лиса». Учительница не смогла сдержать смех.
С Матюшиным папой дети зубрили таблицу умножения, с дядей Костей учили стихи. Их особенно много задавали в третьем классе. Робик с Элькой запоминали стихи с лету, память Матюши, предпочитающего игру книге, была скромнее. Однажды он получил тройку за диктант, и дядя Костя бодро сказал, что патологически ленивые ученики вполне могут рассчитывать в будущем на должность сторожа. Роскошная работа – ходи себе, охраняй, сбивай сосульки или смотри телевизор, еще и деньги при этом платят. Правда, маленькие.
Братья готовили жаркое и резали овощи на салат. Аппетит у Матюши пропал от расстройства. Хотелось спать. Хотелось скорее вырасти и получать хорошую зарплату за необременительный труд. Он опрометчиво спросил, есть ли такой.
– Пиши романы, – буркнул папа.
– Это сложно?
– Легко. Пришел, увидел, написал.
– Правда? – не поверил Матюша.
– Весь апрель никому не верь, – усмехнулся дядя Костя.
Пока папа, чего доброго, не влепил подзатыльник за глупые вопросы, Матюша счел за лучшее удалиться. Прикрыл за собой дверь кухни и замер, услышав дяди-Костино:
– Легко, говоришь, писать романы? Сам-то решился бы?
– При такой пахоте! Девятый объект сдаем, роман мне только снится.
Дядя Костя засмеялся:
– Сквозь пахоту? Летят, летят лихие кобылицы и мнут тахту?
– Это ты о чем?
– Это я о тебе. За последний год ты сменил трех женщин.
– Зависть – гнуснейший из грехов.
– Сладострастье не лучше.
– Тоже мне монах…
Обмениваясь репликами, как уколами рапир, братья шаркали шлепанцами между столом и плитой.