Весь Дэн Браун в одном томе
Шрифт:
— Святой отец, — сказал он, — вы разрешите мне задать вам странный вопрос?
— Только в том случае, если получу право дать на него столь же странный ответ, — улыбнулся камерарий.
— Я спрашивал об этом у всех знакомых мне духовных лиц, — со смехом пояснил лейтенант, — но так до конца и не понял.
— Что же вас тревожит? — Камерарий энергично шагал впереди гвардейца, и полы его сутаны при ходьбе слегка распахивались, открывая черные туфли на каучуковой подошве.
Обувь полностью соответствует его облику, думал Шартран,
Лейтенант набрал полную грудь воздуха и выпалил:
— Я не понимаю, как соотносится Его всемогущество с Его милостью!
— Вы изучаете Священное Писание? — улыбнулся камерарий.
— Пытаюсь.
— И вы находитесь в растерянности, поскольку Библия называет Творца одновременно всемогущим и всемилостивым, не так ли?
— Именно.
— Понятие всемогущества и милости трактуется очень просто — Бог может все и всегда нацелен на добро.
— Да, эту концепцию я понимаю. Но мне кажется… что здесь скрыто противоречие.
— Ясно. Противоречие вы видите в том, что в мире существуют страдания. Голод, войны, болезни…
— Точно! — Шартран был уверен, что камерарий его поймет. — В мире происходят ужасные вещи. И многочисленные человеческие трагедии говорят о том, что Бог не может быть одновременно и всемогущим, и милостивым. Если Он нас любит и в Его власти изменить ситуацию, то почему Он этого не делает? Ведь Он способен предотвратить страдания, не так ли?
— Вы полагаете? — строго спросил камерарий.
Шартран ощутил некоторую неловкость. Неужели он задал вопрос, который задавать не принято?
— Не знаю, как это лучше выразить… Если Бог нас любит, то Он может нас защитить. Он должен сделать это. Поэтому складывается впечатление, что Он всемогущ, но равнодушен или милостив, но бессилен.
— У вас есть дети, лейтенант?
— Нет, — заливаясь краской, ответил гвардеец.
— Представьте, что у вас есть восьмилетний сын… Вы бы его любили?
— Конечно.
— И вы были бы готовы сделать все, что в ваших силах, дабы он избежал боли и страданий?
— Естественно.
— Вы позволили бы ему кататься на скейтборде?
Шартран задумался. Несмотря на свои сан, камерарий часто казался очень приземленным. Или слишком земным.
— Да, позволил бы, — протянул лейтенант, — но в то же время предупредил бы его о необходимости соблюдать осторожность.
— Итак, являясь отцом ребенка, вы дали бы ему добрый совет, а затем отпустили бы его учиться на собственных ошибках. Не так ли?
— Я определенно не побежал бы рядом, чтобы с ним нянчиться. Если вы это имеете в виду.
— А если он вдруг упадет и оцарапает колено?
— Это научит его впредь быть более осторожным.
— Итак, несмотря на то что вы имеете власть вмешаться в ход событий, чтобы предотвратить ту боль, которую может испытать ваш сын, вы проявляете свою любовь к нему тем, что позволяете учиться на собственных ошибках?
— Конечно.
— Вот именно, — кивнул камерарий.
Глава 90
Лэнгдон и Виттория наблюдали за пьяцца Барберини из темного проулка между двумя домами в западном углу площади. Церковь находилась прямо напротив — едва заметный в темноте купол лишь немного возвышался над окружающими храм домами. Ночь принесла с собой столь желанную прохладу, и Лэнгдон был удивлен тем, что площадь оставалась пустынной. Из открытых окон над их головами доносились звуки работающих телевизоров, и это напомнило американцу, куда подевались люди.
«…Ватикан до сих пор не дает комментариев… Иллюминаты убили двух кардиналов… присутствие сатанистов в Риме означает… спекуляции о проникновении агентов тайного общества…»
Новость распространялась по Риму с такой же скоростью, как в свое время пламя устроенного Нероном пожара. Древний город, как и весь остальной мир, затаил дыхание. «Сумеем ли мы остановить сорвавшийся с тормозов поезд?» — думал Лэнгдон. Оглядывая площадь, ученый вдруг понял, что, несмотря на окружающие ее современные здания, пьяцца Барберини сохранила эллипсовидную форму. Высоко над его головой на крыше роскошной гостиницы сияла огромная неоновая реклама. Ему вдруг показалось, что это сияние есть не что иное, как святилище древнего героя. Первой на это обратила внимание Виттория. Светящиеся слова необъяснимым образом соответствовали ситуации.
ОТЕЛЬ «БЕРНИНИ»
— Без пяти десять… — начала Виттория, оглядывая площадь.
Не закончив фразы, она схватила Лэнгдона за локоть и, потянув глубже в тень, показала на центр площади.
Лэнгдон посмотрел в указанном направлении и окаменел.
Там в свете уличного фонаря двигались две темные, закутанные в плащи фигуры. Лица этих людей были скрыты под черными mantles — традиционным головным убором вдовствующих дам католического вероисповедания. Лэнгдону показалось, что по площади идут женщины, но с уверенностью он этого сказать не мог. Света уличных фонарей для этого было явно недостаточно. Одна из «женщин» была, видимо, постарше. Она горбилась и двигалась с заметным трудом. Ее поддерживала та, которая со стороны выглядела значительно выше и крепче.
— Дайте мне пистолет, — сказала Виттория.
— Но не можете же вы просто взять и…
Девушка неуловимо быстрым движением запустила руку в карман его пиджака. Когда она через мгновение вынула руку, в ней уже блестел пистолет. Затем, не производя ни малейшего шума, — создавалось впечатление, что ее ноги вообще не касаются брусчатки мостовой, — она двинулась за парой с таким расчетом, чтобы зайти с тыла. Некоторое время Лэнгдон пребывал в растерянности, но затем, кляня про себя все на свете поспешил вслед за девушкой.