Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
3
Если бы Калеб Эдриан Карр, китобой, предприниматель, торговец, искатель затонувших кладов и иногда – пират, а в пенсионном возрасте – законодатель штата Нью-Йорк, увидел сегодня город, который он основал в 1806 году на южном побережье Лонг-Айленда и назвал своим именем, то он долго бы плевался. Не исключено, что даже серой.
Лонг-Айленд, длинный узкий остров к востоку от Нью-Йорка, в качестве девиза взял известное изречение епископа Реджинальда Хебера[6]: «Все в природе прекрасно, и только люди ужасны». Когда-то покрытый лесистыми холмами и белыми пляжами, омываемый множеством прозрачных речушек,
На самой южной оконечности острова, между беззаботным веселым округом Нассау и модным сверкающим Хэмптоном, лежит Каррпорт, анклав, населенный свежеиспеченными богачами, напоминающий на первый взгляд, как любят говорить местные обитатели, старый китобойный порт в Новой Англии. Они охотно соглашаются друг с другом, хотя практически никто из них в Новой Англии никогда не был.
Эти нынешние жители Каррпорта – в основном, выскочи, для которых дом в бухте Карра – уже третий, четвертый, а то и пятый по счету. Они не могут претендовать на родословную обитателей северного побережья (где у многих, как минимум, уже прадед был весьма состоятельным человеком), но при этом имеют достаточно самомнения (и денег), чтобы не якшаться со всякими голодранцами с восточного побережья. Короче говоря, они никогда не позволят себе общаться с человеком из мира шоу-бизнеса, если тот, по крайней мере, не конгрессмен.
Обитатели Каррпорта не всегда были такими. Когда Калеб Карр построил дом и причал в бухте Карра (угадайте, кто и в честь кого ее назвал?), он планировал, что в этом месте будет жить его семья и станут учитываться и складироваться рыба, подводные клады и награбленное, которые он регулярно привозил из своих морских походов. Его родственники и члены команды также воздвигли на берегу бухты дома для своих семейств. Один инициативный юнец из второго поколения Карров, страдавший морской болезнью в особо тяжелой форме, сбежал на материк, где вскоре открыл первый в стране универсальный магазин.
Калеб Карр умер в 1856 году (его последнее выступление против аболиционизма[7] было напечатано «Нью-Йорк Таймс» в одном номере с его же некрологом), знатный, любимый семьей, уважаемый согражданами и очень богатый. К этому времени у всех его семерых детей и четырех внуков были собственные дома в Каррпорте, и даже на смертном одре он был уверен, что потомки понесут его имя, идеалы и философию сквозь века.
Но не тут-то было. Еще полвека Каррпорт пребывал в дремоте, нисколько не меняясь, но вот потом...
Каждое следующее поколение нью-йоркцев производит новую волну нуворишей, наиболее отвязанная часть которых устремляется на Лонг-Айленд, чтобы основать там очередное модное горячее тусовочное место, где так классно отрываться по выходным! Бухта Карра подверглась подобному нашествию в двадцатые годы, когда сюда хлынули юнцы с Уолл-стрит с замашками Гэтсби и их бойкие подружки-нимфетки, которые приходили в экстаз от одного вида огоньков с кораблей, так хорошо различимых с берега: наверняка же это контрабандисты! И они везут над темными океанскими безднами выпивку, которую им предстоит вкусить в следующую пятницу. (По правде говоря, это были преимущественно рыбаки, а тот алкоголь, который предстояло потребить обитателям Каррпорта в ближайшие выходные, в данный момент булькал в чанах на складах Бронкса).
Но
Сегодняшние обитатели Каррпорта – по большей части акулы бизнеса и светские львы, для которых летний дом служит просто дополнением к пентхаусу на Манхэттене. Фактически эти люди живут в Лондоне, Чикаго, Сиднее, Рио, Гштаде, Кап д’Антибе, Аспене... И бесполезно спрашивать, где расположен их настоящий дом. Они просто пожмут плечами: «Простите, но об этом знает только мой бухгалтер».
В настоящее время шесть больших старинных зданий на берегах бухты принадлежат корпорациям и используются, если верить этим самым бухгалтерам, для « встреч, семинаров, консультаций с клиентами и опросов фокус-групп». Это также оазисы для отдыха и восстановления больших боссов, когда кто-то из них вдруг возжелает смотаться сюда на солнечные выходные из Бостона, Нью-Йорка или Вашингтона.
Одно из этих зданий, дом номер 27 по Виста-драйв, принадлежит «ТрансГлобал Юниверсал Индастриз» (или «ТЮИ», как она известна на Нью-Йоркской фондовой бирже), а точнее Максу Фербенксу – миллиардеру, крупнейшему медиамагнату и девелоперу, владеющему значительной частью нашей планеты и производимой на ней продукции через многочисленные сложно взаимосвязанные компании. Но только очень опытные финансисты смогли бы распутать весь клубок, который в конечном счете вывел бы их на корпорацию «ТЮИ» и ее единственного хозяина – Макса Фербенкса.
У которого явно не задался год. Сорвались несколько крупных сделок, не удалось подкупить ряд политиков в разных странах мира, а прогнозы, сделанные его аналитиками, большей частью не сбылись.
Наличные текли рекой, но, увы, не в том направлении. Резервы были вложены в дело, когда все еще было нормально, и сейчас, когда потребовалось растрясти жирок, выяснилось, что жирка-то и не осталось. Макс Фербенкс был далеко не беден (от бедных людей его отделяли, как минимум, несколько световых лет), но финансовые проблемы загнали его в угол и вынудили его бухгалтеров перейти к решительным мерам.
4
– Он попал под Главу 11[8],– сказал Гас Брок.
– Это человек или книга? – удивился Дортмундер.
Они ехали в пригородном поезде на Лонг-Айленд, отправившемся в 19:22 с Центрального вокзала. За окном мелькали пригороды, а вокруг сидели многочисленные трудоголики, по-прежнему не способные оторваться от служебных бумаг. Гас, грубоватый коренастый парень с густыми нестрижеными усами, которые, казалось, тянут его голову вниз, словно состоят из чего-то более тяжелого, нежели волосы, пояснил: