Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция

Герберт Фрэнк Патрик

Катсук нахмурился.

— Что? — Что-то не понравилось ему в голосе тетки. Была в нем какая-то хитрость.

— Ты говорил, — продолжила Кэлли, — что он связан с тобой, что только ты можешь его освободить. Ты собираешься отпустить его к своим?

Катсук отрицательно покачал головой и впервые увидел, что тетка сердится. Что это она задумала? Она разговаривала не с Катсуком. Она пробует воскресить Чарлза Хобухета! Он подавил в себе вскипающую ярость и сказал:

— Успокойся. Это не твое дело.

Но даже сказав

так, он знал, что это не конец, не выход. Эти слова он адресовал самому себе, чтобы предупредить случайную грубость. «Это была его тетка», — сказал он про себя. «У Катсука нет родных. Эта женщина была теткой Чарлза Хобухета.»

— Ведь это будет самый большой подарок, который когда-либо делали, — сказала Кэлли. — Они будут обязаны тебе.

Катсук размышлял:

«Вот ведь какая хитрая. Теперь она говорит о предках. Потлач! Но ведь это же не мои предки. Я из рода Похитителя Душ.»

— Так как насчет этого? — настаивала Кэлли.

Дэвид пытался смочить пересохшее горло. Он чувствовал, что между этой женщиной и Катсуком идет сражение. Но она не пробовала спасти пленника. Тогда, к чему она ведет?

— Ты хочешь, чтобы я обменял свою жизнь за его? — спросил Катсук.

Это прозвучало как обвинение.

Дэвид видел, что Катсук прав. Женщина попросту пыталась спасти своего племянника. Ее совершенно не волновал какой-то чертов хокват. Дэвид почувствовал это, как будто бы старуха лягнула его и возненавидел ее.

— А ничто другое не имеет смысла, — сказала Кэлли.

Дэвид услыхал достаточно. Он закричал, сжав кулаки:

— Тебе не удастся его спасти! Он сумасшедший!

Даже не повернувшись к мальчику, Катсук расхохотался.

Кэлли же наорала на Дэвида:

— А ты не лезь не в свое дело!

— Нет, пусть говорит, — сказал Катсук. — Послушай моего Невинного. Он знает. Тебе не удастся спасти меня. — Теперь он обратился к Ишу: — Слыхал его, Иш? Он знает меня. Он знает и то, что я уже сделал. Ему известно и то, что я еще должен сделать.

Старик кивнул.

Дэвид перепугался того, что он сказал. Ведь он чуть не проболтался о смерти путешественника, и Катсук понял это. «Он знает то, что я уже сделал.» Но может все эти люди уже знают про убийство? Может потому они и напуганы? Нет. Они страшились могущества Катсука в мире духов. Пускай даже не все они принимали это, верили в это, но боялись все.

Катсук глянул на Кэлли, спросил:

— Как мы можем сделать, чтобы хокваты были нам обязаны больше, чем было ранее?

Дэвид видел, что старуха рассердилась, борясь против своей же гордости.

— Нет смысла плакать по прошлому! — сказала она.

— Если мы не будем плакать по нему, то кто? — спросил Катсук. Ему нравилось бить ее в слабое место.

— Прошлое умерло! — ответила она. — И пусть так и остается.

— Пока я жив, оно не умерло, — возразил ей Катсук. — А я живу вечно.

—

Парнишка прав, — просопела Кэлли. — Ты сошел с ума.

Катсук ухмыльнулся.

— Я этого и не отрицаю.

— Ты не сможешь сделать, что задумал, — попробовала она спорить.

Спокойным, рассудительным тоном Катсук спросил у нее:

— Что я задумал?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

«Она знает, но не может сказать, — думал Катсук. — Ох, бедная Кэлли. Когда-то наши женщины были сильными. Теперь они слабы.»

— Никто из людей не сможет остановить меня.

— Посмотрим, — сказала она. С гневом и разочарованием, проглядывающими в каждом движении, она схватила Дэвида за руку и потащила в сторону хижины на дальнем конце вырубки. — Пошли, — приказала старуха. — Снимешь одежду и отдашь мне.

Катсук позвал ее:

— Думаю, мы еще увидимся, Кэлли.

— Зачем тебе моя одежда? — спросил Дэвид.

— Я собираюсь ее постирать. Проходи сюда. Тут есть одеяла. Можешь закутаться, пока одежда не высохнет.

Дверь из потрескавшихся досок заскрипела, когда Дэвид открыл ее. Он думал, что, возможно, успокоившись, Кэлли еще пытается спасти его. В хижине не было окон. Свет проникал только из двери. Мальчик ступил на грязный пол. Здесь воняло рыбьим жиром и еще чем-то кислым, заплесневелым от свежеснятой шкуры горной пумы, растянутой на стене напротив двери. Со стропил свисали какие-то темные тряпки. На полу повсюду валялись сети, полусгнившие, заскорузлые мешки, ржавые банки и ящики. В углу лежала целая стопка зеленых с коричневым одеял.

— Раздевайся побыстрей, — сказала Кэлли из-за двери. — Или ты сдохнешь в этих мокрых тряпках.

Дэвид неуверенно разглядывался. Хижина была ему противна. Ему хотелось бежать отсюда, чтобы найти людей, способных его освободить. Но вместо этого он разделся до трусов и просунул одежду в дверь.

— Трусы тоже, — сказала старуха.

Мальчик закутался в одеяло, стянул с себя трусы и выбросил их в дверной проем.

Стирка займет несколько часов, — сказала Кэлли. — Закутайся получше и отдыхай.

Она закрыла дверь.

Дэвид стоял в абсолютной темноте. По щекам побежали слезы. Все — и природа, и люди — повернулось против него. Девушка хотела, чтобы он убежал. Старая Кэлли тоже вроде бы хотела помочь ему. Но только никто из них не мог по-настоящему противостоять Катсуку. Дух Катсука был слишком могущественным. Дэвид вытер лицо уголком одеяла и тут же споткнулся о стоящую на полу раскладушку. Укутавшись в одеяло поплотнее, он сел на нее, и раскладушка тут же закряхтела.

Когда глаза немного попривыкли к темноте, он заметил, что дверь закрыта неплотно. В ней были трещины и дыры, через которые проходил свет. Мальчик неясно слышал голоса проходивших мимо индейцев. Откуда-то доходили отзвуки детской игры: удары палкой по жестянке.