Весь Карл Май в одном томе
Шрифт:
— Если совесть у вас нечиста, то не ездите к нему, лучше вернитесь,
— Почему?
— У него наметанный взгляд на подлость, и он строго следит за репутацией своего дома.
— Это мне нравится в людях. Следовательно, нам его нечего опасаться?
— Если вы честные парни, то нет. В таком случае он готов на любую услугу для вас.
— Я слышал, он делает запасы товаров.
— Да, но не ради выгоды, а только для того, чтобы услужить людям, проезжающим мимо. В его лавке есть все, что нужно охотнику, и притом он продает свой товар по самой дешевой цене. Но если кто-то ему не понравится, то ничего не получит и за большие
— Он, стало быть, оригинал?
— Нет, он просто изо всех сил старается держаться подальше от того сброда, из-за которого Запад стал опасным. Мне совершенно не нужно вам его описывать. Вы скоро его сами узнаете. Одно еще только хочу сказать, что, возможно, вам покажется странным и над чем даже будете смеяться: он — немец. И этим все сказано.
Фрэнк привстал в стременах и воскликнул:
— Что? И этого-то я не пойму? И над этим я буду смеяться? Что тебе взбрело в голову! Я безмерно рад тому, что здесь, на окраине Льяно-Эстакадо, встречу соотечественника.
Лицо проводника оставалось совершенно серьезным; даже улыбка его казалась такой, будто ему, в сущности, совсем и не смешно. Теперь он окинул Фрэнка спокойным, дружелюбным взглядом и спросил:
— Как? Ты немец? Это правда?
— Конечно! Разве по мне не видать?
— Нет. Ты говоришь по-английски не как немец, а выглядишь совсем как дядюшка-янки, прижатый своими племянниками к окну.
— О Боже! Что тебе пришло на ум! Я натуральнейший немец, а кто думает не так, того я познакомлю со своим ружьем.
— Для этого сгодится и нож. Но если это так, то старый Хельмерс будет рад встретиться с земляком.
— Он из Германии?
— Да, и очень высокого мнения о своей родине и своем родном языке.
— Я думаю! Теперь я вдвойне рад оказаться в Хельмерс-Хоум. Собственно говоря, я мог бы догадаться, что он немец. Янки назвал бы поселение Хельмерс-Ранч [182] или как-нибудь в этом роде; но Хельмерс-Хоум [183] — это имя выдает немца. Ты живешь поблизости?
182
Ранчо (англ. Ranch).
183
Хоум (англ.) — «дом, жилище», но также и «родной дом, родина».
— Нет! У меня нет ни ранчо, ни дома. Я — словно птица в воздухе или зверь в лесу.
— Значит, бедолага?
— Да!
— Несмотря на свою юность! У тебя нет родителей?
— Ни единого родственника.
— Но имя-то есть!
— Да, конечно. Зовите меня Блади Фокс [184] .
— Блади Фокс? Это напоминает о кровавых событиях.
— Да, мои родители, братья и сестры были убиты в Льяно-Эстакадо вместе со всеми спутниками; я один остался в живых. Мне тогда было лет восемь. Меня нашли с раскроенным черепом.
184
Bloody Fox (англ.) — Кровавый Лис.
— Боже! Ты и в самом деле оправдываешь
— Конечно.
— Итак, ты не спас ничего, кроме жизни, имени и ужасных воспоминаний.
— И это не совсем так. Хельмерс наткнулся на меня под кактусами, взял на лошадь и привез к себе. Месяц я лежал в горячке, а когда очнулся, то ничего больше не помнил, совершенно ничего. Я забыл свое собственное имя и не вспомнил его до сих пор. Только ясным остался в памяти момент нападения. Я был бы счастливее, если бы смог его позабыть, потому что тогда жажда мести не гнала бы меня снова и снова по ужасной пустыне.
— А почему тебя назвали Кровавым Лисом?
— Потому что я весь был испачкан кровью, а в лихорадочном бреду часто называл фамилию Фукс. Из этого заключили, что такова моя настоящая фамилия.
— Стало быть, твои родители тоже были немцами?
— Да. Когда я пришел в себя, то не понимал ни одного английского или немецкого слова. Я вообще ничего не понимал. Но английский-то я учил медленно, как человек, этого языка не знающий, а немецкий пошел у меня так быстро, что вскоре я бегло застрекотал на нем. Видимо, раньше я умел говорить по-немецки. Хельмерс был мне как отец. Тогда он еще жил не здесь. Однако мне у него не нравилось. Я рвался на свободу, словно сокол, у которого коршуны растерзали родителей, и он теперь кружится возле окровавленного места, пока ему не удастся наказать убийц. Его острый глаз уже открыл злодеев. Они могут быть стократ сильнее его, и он может потерять свою собственную жизнь, но он охотно отдаст ее, потому что смерть станет одновременно и гибелью убийц.
Юноша громко заскрежетал зубами и так крепко натянул поводья своей лошади, что она встала на дыбы.
— Шрам на лбу остался с тех пор? — спросил Фрэнк.
— Да, — мрачно ответил его спутник. — Но не будем больше об этом. Такие воспоминания меня сильно возбуждают, и вы должны приготовиться к тому, что я ускачу, оставив вас самостоятельно добираться до Хельмерс-Хоум.
— Да, давай лучше поговорим о Хельмерсе. Кем же он был на оставленной родине?
— Служил по лесной части. Кажется, был старшим лесничим.
— Как?.. Что?.. — удивился Фрэнк. — Я тоже!
Кровавый Лис вздрогнул от неожиданности, потом внимательно оглядел говорившего и тогда сказал:
— И ты? Тогда это будет в высшей степени радостная встреча!
— Да, я занимался такой же работой. Только если он добрался до приличной должности старшего лесничего, почему же он от нее отказался?
— С досады. Кажется, его участок находился в частном владении, а хозяином был человек надменный, грубый и вспыльчивый. Они поссорились, причем Хельмерс получил плохую аттестацию, так что нигде не мог найти места. Тогда-то он и уехал так далеко, как только смог… Видишь вон в той стороне дубовую рощицу?
— Да! — ответил Фрэнк, посмотрев в указанном направлении.
— Там мы снова выедем к ручью, а за рощей уже начинаются поля Хельмерса… До сих пор ты расспрашивал меня; теперь и я хочу навести кой-какие справки. Этого бравого негра зовут Скользящий Боб?
При этих словах Боб так подпрыгнул в седле, словно он хотел соскочить с лошади.
— А! О! — выкрикнул он. — Почему масса Кровавый Лис обзывает доброго, хорошего массера Боба?
— Я не хотел ни обзывать, ни оскорблять тебя, — ответил юноша. — Я считаю себя твоим другом.