Весь Владимир Арсеньев в одном томе
Шрифт:
Тигры никого не трогали. Их можно было видеть около пещеры, когда они грелись на солнце или ходили пить к реке, можно было заходить в пещеру и осматривать хранящиеся в ней предметы, чтобы по их виду сделать такие же для себя. На все можно было смотреть в пещере, даже на то, как старая тигрица кормит грудью своих детей. Но ни к чему нельзя было дотронуться, а тем более что-либо взять или унести с собой. Тот, кто осмеливался на это, совершал жестокое преступление, и его ожидала кара — или болезнь, или смерть.
Но нашелся человек, который нарушил правило. Он вошел в пещеру и, пользуясь тем, что тигры ушли на охоту, взял себе лопату и пилу, которые там были, и незаметно ушел с ними. Но они не пригодились ему: по дороге он был раздавлен упавшим деревом.
Еще
Легенда была произнесена с пафосом и таинственностью и произвела на туземцев потрясающее впечатление. Глубоко тронула она и меня своей наивностью и непосредственностью. Во мне загорелось желание немедленно посетить этот кабинет тигра, легендарную гору Лао-хутун. Как следовало ожидать, все присутствующие стали отговаривать меня от безумного шага. Я разъяснил, что даже тогда, когда в пещере жили тигры, человеку разрешалось заходить в нее, почему же этого не следует делать теперь? Туземцы опасались, что я унесу тушь в чернильнице и кисточку, а лесные люди иногда пользуются ими. Они думают, что все, написанное этой тушью, — прочно и долговечно. Я убедил их, что ничего не возьму из пещеры.
Лао-хутун меня интересовала, как и все другие пещеры Сихотэ-Алиня. Незадолго перед этим я посетил Макрушинскую пещеру, и мне хотелось побывать в этой: может быть, она окажется интереснее первой. Двое туземцев, подумав, вызвались меня сопровождать. Наутро мы двинулись в путь.
Нельзя не признать, что авторы легенды были одарены наблюдательностью и фантазией, которые помогли им избрать местом действия своей легенды именно гору Лао-хутун. Лишь только мы стали приближаться к хребтам, как попали в такие лесные дебри, что продвигались с величайшим трудом. Никогда я не встречал таких зарослей в Уссурийской тайге. Нам пришлось делать большие обходы, и мы долго плутали, пока наконец попали к горе. Поблизости действительно пробегала речка, но она текла так тихо и бесшумно, что только дополняла своим смирением зловещую тишину, царившую вокруг. Два грандиозных камня, брошенные здесь природой в глубокие времена древности, образовывали своеобразные ворота к пещере.
Мы разыскали вход в пещеру. Он был невелик. Мои спутники не решались войти первыми, и это должен был сделать я. Слегка нагнувшись, я прошел в мрачное подземелье, откуда на меня пахнуло запахом заброшенного хлева. Это была смесь запахов преющего назема и гниющего дерева.
В глубине я заметил луч света и невольно подался ему навстречу. Так я попал во вторую часть пещеры, почти светлую комнату, небольшого размера, имевшую выход наружу в виде трубы, пробитой в горных породах. Это была настолько маленькая пещера, что в ней едва ли мог жить даже один тигр, четверым же здесь поместиться было бы негде.
В комнате стоял неуклюже сделанный ящик, имевший назначение заменить стол, а на нем действительно чернильница с высохшей тушью и засохшая, негодная для письма, а тем более для рисования кисточка. Вот и все убранство священной пещеры. Мы осмотрели все ее стены в поисках другого входа, но ничего не нашли. По сравнению с гигантом лабиринтом Макрушинских пещер Лао-хутун оказалась ничтожным пигмеем, микроскопической выемкой в грандиозных горных складках.
На меня ни самая пещера, ни ее священные атрибуты не произвели особого впечатления, но не так были настроены мои спутники. Один из них взял кисточку и долго мочил ее слюной, в то время как другой разводил тушь в баночке. Откуда-то у них нашелся кусочек белоснежной бересты, они взяли его и долго выводили иероглифы. Один из иероглифов напоминал собою линии рисунка, которыми обладают самцы уссурийских тигров. Впоследствии я узнал, что этот иероглиф по-китайски называется «Ван», что значит «господин, повелитель».
— Что вы написали? — спросил я удэхейцев.
Они прочли мне написанное. Иероглифы гласили:
— Великий повелитель гор и леса! Мы просим твоей защиты!
Кусочек бересты
Возвращаясь назад, мы обходили гору Лао-хутун с противоположной стороны. Недалеко от входа в пещеру нам перегородила путь кумирня — одна из тех, которые так часто приходилось встречать мне в тайге. На высоких кольях, вбитых в землю, болтались выцветшие тряпки с остатками каких-то письмен, разобрать которые было уже невозможно. Очевидно, в недалеком прошлом долина, прилегающая к горе Лао-хутун, была облюбована, как и самая гора, местными шаманами и буддистами для совершения молитвенных обрядов.
Была полная тишина и здесь. Казалось, гигант Лао-хутун главенствует в долине безмолвия.
Фальшивый зверь
С юных лет я заинтересовался Уссурийским краем и тогда уже перечитал всю имеющуюся об этой стране литературу. Когда мечта моя сбылась, и я выехал на Дальний Восток, сердце мое от радости замирало в груди. Среди моих попутчиков оказались люди, уже бывавшие на берегах Великого океана. Я расспрашивал их о тайге и о ее четвероногих обитателях. Больше всего меня интересовал тигр. Он казался мне каким-то особенным существом, и я начинал его почти так же боготворить, как и амурские туземцы.
По прибытии в город Владивосток я познакомился со всеми известными зверопромышленниками и с затаенным дыханием слушал их рассказы про полосатого зверя. Мой мозг все время работал в одном направлении. Обыкновенную кошку, разгуливающую между камнями по траве, я мысленно увеличивал в сотню раз, представлял ее себе тигром в лесу около высоких скал. Помню, как первый раз вступил я в тайгу и с чувством благоговения думал о том, что наконец-то я нахожусь в настоящих джунглях, где на свободе разгуливает тигр, который находится, может быть, совсем недалеко от меня. В этот момент притаившаяся в зарослях белка с фырканием бросилась на дерево. Я сильно испугался, сердце мое сжалось в груди, я круто повернулся и чуть было не выстрелил в сторону шума.
Потом я стал привыкать к таежным звукам и разбираться в них: рев изюбра, свист пятнистого оленя, крик дикой козули и кабарги и пронзительное взвизгивание бурундука — все стало мне уже знакомо. Среди птичьих голосов я различал крики желны, удода, кукушки, пестрого дятла, ронжи, ореховки и орлана белохвостого.
Но тигр не выходил из моей головы. Я часто видел его во сне, и я то в виде зверя, то в виде человека убегал, спасался, влезал на дерево и переживал невероятные приключения. Старые охотники говорили, что это такой зверь, которого чем больше искать, тем труднее увидеть, а потом встретишь его в таком месте и как раз тогда, когда менее всего ожидаешь. Зверопромышленников, которым случалось видеть тигра в лесу, я считал людьми особенными. «Ведь есть же такие счастливцы», — думал я и в тайниках своей души завидовал им. Тогда я решил до тех пор скитаться по тайге, пока мечта моя не осуществится. В конце концов тигр сделался моей навязчивой идеей. В нем, как в оптическом фокусе, сосредоточились все мои помыслы и стремления. Целыми днями бродил я в лесу, забирался в самые дебри, где было много скал и пещер, и рассматривал следы на земле. Я представлял себе тигра лежащим в зарослях винограда. Вот он встал, встряхнулся и зевнул, потом подошел к тополю, поднялся на задние ноги, выгнул спину и потянулся, как кошка, царапая кору дерева, затем он посмотрел влево и вправо и пошел на охоту.
Впоследствии, когда мне действительно пришлось видеть тигра на воле, он не произвел на меня такого впечатления, как в первый раз.
Однажды, это было в 1900 году, я бродил по широкому распадку к востоку от селения Многоудобного, в долине реки Майхе (впадающей в залив Уссурийский).
Время было осеннее, и утренние морозы уже разукрасили древесную и кустарниковую растительность и темно-фиолетовые, пурпурные и золотисто-оранжевые тона. Лес начинал сквозить, и уже появились первые признаки листопада. Ночью был небольшой дождь, и поблекшая буро-желтая трава не успела еще обсохнуть. Солнечные лучи пробирались в самую чащу леса и играли в каплях воды, превращая их в искрящиеся алмазы.