Весь жар

Мэтер Энн

Отец обедал вместе с ними, но казался погруженным в собственные мысли и мало расспрашивал о ее короткой прогулке. После обеда, пока отец отдыхал, Джоанна написала еще одно письмо Джимми. Он еще не ответил на первое, но Джоанна знала, что он не любит писать, да и, кроме того, через неделю она уже вернется домой. От этой мысли она вдруг почувствовала слабую боль в области сердца и, отбросив в сторону письмо, подошла к французскому окну и долго смотрела в него, ничего не видя. Каждое мгновение этого утра мучительно ярко помнилось ей, она прижала пальцы к векам, пытаясь избавиться от чувства, будто внезапно все пошло прахом.

Но это не помогало — тревожные мысли не оставляли ее. Джоанна

легла на кровать, уставившись в потолок. Ее мучили сомнения. Что заставило ее написать отцу письмо, так изменившее привычную жизнь? Если бы она тогда не поддалась внезапному порыву, сейчас все было бы по-другому. Мэт был бы по-прежнему чужим для нее человеком, она никогда не узнала бы, что мать обманывала ее с детства, заставляя верить, что ее отец беззаботный, безответственный бездельник. Повстречав отца, проведя с ним рядом много часов, Джоанна уже не могла согласиться с мнением о нем матери. То, что они расстались, вероятно, было верным шагом: слишком очевидна их несовместимость. Чего нельзя никак сказать о запрете Элен Николас своему бывшему мужу видеться с дочерью.

Джоанна перекатилась на живот, пальцем прослеживая рисунок на покрывале. Теперь не стоило размышлять, что произошло бы, если бы она этого письма не написала. Факт оставался фактом: она написала это письмо. Димитри сказал бы, что это подтверждает ее скрытое недовольство собственной строго налаженной жизнью. Джоанна нахмурилась. Возможно ли, что она связалась с отцом по причинам, которые сама тогда не осознавала? Правда, она уже начинала понимать, как неопытна в общении с людьми, но в этом отчасти была виновата ее мать. Она постоянно внушала Джоанне, что главное в жизни — это безопасность и обеспеченность, и их надо добиваться любой ценой. Она учила ее избегать отношений, основанных на чувственном влечении; круг знакомых мужчин Джоанны был надежно ограничен безопасными молодыми людьми, которые получили отличную оценку у главного цензора. Теперь Джоанна поняла, что Джимми относился именно к этой категории, хотя в определенном смысле и был бунтарем. Он выступал за равноправие молодежи и, к большому неудовольствию своих родителей, принимал участие в демонстрациях. Но по природе своей он оставался их истинным сыном; ему даже в голову не пришло бы предложить Джоанне жить с ним без венчального кольца. Материнское воспитание нимало не подготовило ее к тому, чтобы она могла справиться с возникшими проблемами. Димитри не относится к категории мужчин, которых одобряла ее мать, это очевидно, и все же Джоанна не могла отрицать, что ее влечет к нему.

Она снова перевернулась на спину и зарылась пальцами ног в покрывало. Противоречивость характера Димитри завораживала ее, и хотя ему ближе к сорока, чем к тридцати годам, Джоанна была абсолютно уверена, что она вовсе не единственная женщина, думающая о нем. Он явно очень опытен. Эти потрясающие поцелуи на пляже говорили о том, что он в делах любви не юноша. Димитри точно знал, как разбудить ее чувства, и каковы бы ни были мотивы его поступка, своей цели он добился. Вывод из всего этого был... какой? Она нахмурилась. Все ясно. Как могли устоять ее чувства к Джимми при таком физическом увлечении Димитри Кастро?

Она резко села на постели. Что толку размышлять об этом, с суровой горечью сказала она себе. Димитри она не интересует, — он сам сказал, что находит ее, Джоанну, наивной и по-детски неопытной. Он так именно и сказал! Зачем же она терзает себя несбыточными мечтами?

Джоанна соскользнула с кровати и нетерпеливо зашлепала к ванной. Она примет душ, приятный холодный душ, а потом оденется, выйдет на патио [8] — и забудет об этом ужасном человеке!

Когда

Джоанна вышла, Мариса сидела на патио. Она вопросительно взглянула на приближающуюся к ней сводную сестру. Джоанна решила быть общительной и вежливой, и поэтому, улыбнувшись, сказала:

8

Внутренний дворик ( примеч. перевод.)

— Ну как твое горло, Мариса, получше?

Мариса поколебалась, — казалось, она в чем-то сомневается, — а потом ответила:

— Намного лучше, спасибо. Как тебе здесь нравится отдыхать?

Джоанна посмотрела на Марису с нескрываемым удивлением, потом, взяв себя в руки, ответила:

— Очень нравится. Это чудесное место.

— Верно, — кивнула, соглашаясь, Мариса. — Наверное, мне очень повезло, что я здесь живу.

Джоанна с готовностью поддержала миролюбивый тон.

— Конечно же, — согласилась она, устраиваясь в шезлонге. — Целый день ничего не делать, а только греться на солнышке! — Потом она нахмурилась. — Но со временем, думаю, это здорово надоест.

Мариса подумала.

— Вероятно. Но я не думаю долго здесь оставаться после... — она замолкла и только тут полностью повернулась к Джоанне. — Послушай, — обратилась она к сестре, — я знаю, что вела себя довольно глупо с тобой с тех пор, как ты приехала, и хотела бы извиниться. Я разговаривала с отцом, и вдруг мне показалась такой глупостью эта наша вражда.

Джоанна не верила своим ушам.

— Прямо не знаю, что и сказать, — неловко начала она.

Мариса улыбнулась.

— И не говори ничего, — ответила она. — Я ревнивая дура, и это знаю, но... я люблю Константине, и, наверное, потому что ты очень привлекательна, я видела в тебе угрозу своему счастью и ничего не могла с собой поделать.

Джоанна покачала головой. Она представляла, что же такое мог сказать их отец, что так подействовало на ее сестру. Но Джоанна не умела долго обижаться, поэтому приняла извинения Марисы, не вникая в причины, их вызвавшие. А потом они дружно сидели и вели обычные девичьи разговоры. Было приятно обсуждать современную моду с человеком, знающим в этом толк, и, отправляясь переодеваться к ужину, Джоанна подумала, что день, начавшийся столь ужасно, мог в конце концов закончиться так приятно.

В этот вечер Константине ужинал у них, но Мариса не бросала ревнивых взглядов в сторону Джоанны, когда та была вынуждена разговаривать с молодым греком. Однако то, что сообщил Константине, взволновало Джоанну гораздо больше, чем она хотела признать.

Когда они все вместе сидели в гостиной и пили кофе после ужина, он спросил тихонько, так, что слышала только она:

— Что произошло сегодня утром между тобой и Димитри?

Джоанна покраснела и пожала худенькими плечами.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — ответила она, отхлебнув из своей чашки.

Константине поднял темные брови.

— Ты, должно быть, шутишь! — нервно заметил он. — Весь день к нему страшно подойти! Я старался держаться от него подальше... Я боялся за свою жизнь!

— О, не надо преувеличивать! — охнула Джоанна и взглянула в сторону Марисы, призывая ее на помощь, но та, к сожалению, разговаривала с отцом. Впервые со дня приезда Джоанна видела их рядом, и у нее мелькнула мысль: с чего бы это они так сблизились?

Константине сказал что-то по-гречески и поднялся на ноги.

— Хорошо. Очевидно, ты знаешь, о чем я говорю, но не хочешь обсуждать это. А я думал, что мы друзья.

— Но мы и есть друзья! — горячо воскликнула Джоанна. — Ох, Константине, не будь ребенком! Мы с Димитри не нравимся друг другу, вот и все!