Веселая механика. Выпуск 1. Равновесие и сины
Шрифт:
Хотя в глазах создателей вовсе не это стало их главной ошибкой. Они не заблокировали нам ни продолжительность жизни, ни регенеративные способности, ни другие возможности. Мы оказались слишком близки к ним по природе, оттого и были признаны чрезмерно опасными потому, что могли противостоять им и мало подходили для разведения в питомнике.
Всё построенное нами было уничтожено, выжжено атомом с территории самого большого континента, воспоминания стёрты, а нас превратили в Иуд, продавших Бога. А в вас заложили генетически веру в высшие силы, поэтому вы без устали за всё время своего существования,
Если думаете, что мы скрываемся от людей, отбросьте эти сомнения. Мы живём веками, и наш вид помнит, что создатели рано или поздно вернуться, чтобы собрать урожай.
На закате своей жизни я могу с уверенностью заявить: это всё сейчас очень далеко от меня. Но расскажи я такое вам, и вы рассмеётесь в моё подростковое лицо, обозвав фантазёркой. Мы живём долго, ужасающе долго в ваших категориях, но всё-таки не бессмертны. Просто однажды наступает тот день, когда твои волосы начинают терять цвет. Мои уже совсем белоснежные, но люди думают, что я их крашу. На последней стадии выпадают клыки. И даже это не означает мгновенную смерть. Я и без них проживу ещё несколько лет, а, может, и десятилетий, всё больше превращаясь в ходячий скелет, обтянутый кожей. Конец в любом случае неизбежен…
Глава 3. Школьница
А вот и моя школа. Четвёртая по счёту, если быть точной. И я вовсе не боюсь встречи со своими бывшими одноклассниками. Лёгкое гипнотическое воздействие и они обо мне даже не вспомнят. Только умоляю, не заводите песнь про одиночество, дружбу и прочую благодать социального общества. Лучше скажите, у вас был хомяк? Их продолжительность жизни где-то года три. Его смерть чуть печалит, но уже на следующий день вы о нём и не думаете, покупая нового питомца. Возможно, на этот раз это будет попугай. Люди для меня значат не больше любого домашнего животного.
И даже не моя невзрослая внешность тянет меня сюда. Скорее, всё-таки сказывается старость…
У моей бабушке была поговорка: «Люди всегда врут. Если человек молчит, он врёт самому себе.» Так что от меня вы услышите правду и ничего кроме правды. Дети — это моя слабость. Мне нравится находиться среди них, нравится представлять кого-то из них своим. Думаю, вы уже догадались, — потомства у меня нет. За всю свою долгую жизнь я так и осталась пустоцветом. Потакая капризу, можно было бы обратить одного из них. И привет: жестокость, агрессия и неконтролируемое обжорство. Именно обращённые и стали прототипом для всех дурных историй о нас. Люди абсолютно не умеют усмирять свои желания и позывы.
— Софка, что у тебя за странная одежда? — от размышлений меня отвлекает голос моей одноклассницы Виолетты Петровой.
Честно сказать, меня забавляют её бесконечные нападки в мою сторону. Но у меня опыт, отточенный годами, поэтому недолго думая, я быстро отвечаю:
— Это намёк на то, чтобы я разделась?
Она театрально морщит нос от отвращения:
— Фу! Нафиг! Нет. У тебя и показать нечего. Почему ты так стрёмно одеваешься? — не отстаёт
Подыгрывая ей, я оглядываю себя:
— Футболка на плечах, штаны на ногах. Что не так, нах?
— Ну вот штаны у тебя колхозные.
— А, да? — я радостно улыбаюсь новому открытию. — Я просто в колхозе ни разу не была. Не шарю.
Лицо Виолетты краснеет от злости до неё доходит, что она проседает:
— Ты на что, мля, намекаешь?
— Намекаю? — уже деланно удивляюсь я. — Да с чего это? Я тебя напрямую оскорбляю за твои долбоёбские доёбы.
Виолетте удаётся совладать с собой, она суёт руки в карманы брюк, придавая себе чуть вальяжный вид, и заходит на второй круг:
— Я бы на твоём месте задумалась, когда обо мне и моей одежде вся школа говорит, — придавая голосу лжедружеский тон.
— Вся школа?! — ещё больше удивляюсь я. — Ахренеть! Моя одежда вас байтит. Это я настолько популярна просто из-за одежды? Как я ещё автографы не раздаю? Вау!
— Мне очень жаль, что ты не понимаешь, что тебе должно быть стыдно.
— Мне тоже очень жаль, что ты заканчиваешь школу потому, что тебе бы не помешало ещё два урока. Это урок этики и математики.
— А математики зачем? — она попадается на крючок.
— Наша математичка отлично учит не открывать свой хлебальник, пока не спросили.
Окружающие нас ребята начинают смеяться. Понимая, что мне удалось её осадить, она переходит к откровенным угрозам:
— Слушай сюда. Ты бы так не разговаривала. Я могу сделать так, что тебя будут унижать в этой школе до конца твоей жизни, — но где-то в глубине души, она меня всё-таки боится. Наверное, срабатывает инстинкт и включается чувство самосохранения потому, что она резко меняет тон, переходя на более примирительный: — Я просто высказала тебе своё мнение.
— А я тебе просто говорю, иди лесом и возьми туда своё же мнение.
— Софка, привет! — на моё плечо ложится крепкая рука одноклассника. — Ты чего раньше приехала?
А вот, собственно, и причина лютой любви Виолетты ко мне — Михаил. Этот милый темноволосый щеночек три года ездит со мной на одном автобусе, а по тому, как он старается мне угодить, легко сделать вывод, что я ему нравлюсь. Люди даже в этом просты: она хочет его, он хочет меня, она ненавидит меня.
— С твоим отношением к критике с тобой невозможно! — бросает Виолетта мне, когда мы оба поворачиваемся к ней.
— А ты ещё здесь? — вздыхаю я. — Смотри, чтобы глаза из орбит не вылезли, — не удержалась и прокомментировала то, как она выглядит в данный момент.
— Что у вас опять произошло? — вмешивается Михаил.
— Она разговаривать нормально не умеет, — жалуется Виолетта.
Михаил склоняет голову в мою сторону уточняя:
— Что ты ей сказала?
— Идти лесом.
— Вот!
— Так это не она разговаривать не умеет. Это ты жопой слушаешь. Всё ж понятно сказано.
Виолетта лишается дара речи. И хоть её рот приоткрывается от откровенной и неожиданной грубости в её сторону из него не вырывается ни слова. Лицо стремительно розовеет, на глазах приобретая пунцовый оттенок, чем пробуждает во мне жажду столь подвижной крови. Чтобы хоть как-то отвлечься, говорю, обращаясь к Михаилу: