Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
Женщина тем временем раздвинула прутья изгороди, и я легко высвободил руку. Удирать теперь было даже стыдно, и я стоял понурив голову.
— Больно? — спросила она.
— Нет, не очень, — ответил я смущённо, и вдруг мне показалось, что я похож на телёнка.
— Что ты здесь делал? Я тебя совсем не знаю.
— Да я так, прогуливался, — ответил я и пошёл прочь.
Вот беда, думаю, ещё спросит: чей ты, а тут, гляди, припомнит насчёт курицы, и тогда мне конец.
Но я напрасно испугался, она ничего не спросила,
— Видишь, деточка, воровать ты не умеешь, кликнул бы лучше меня, и я бы тебе этот орешник с корнем отдала, не золото ведь! — и погладила меня по голове. Потом собрала рассыпавшиеся орехи, прибавила к ним ещё и, велев поднять подол рубахи, высыпала мне их туда.
Когда опасность миновала, я, в душе, даже обиделся на неё, почему она сказала, что я не умею воровать? Мне стало обидно, ведь все наши ребята, хвастаясь, наперебой рассказывали о своих проделках, и воровство казалось тогда нам истинным геройством.
Тут-то я и решил про себя: ну хорошо! Придёт время, и я покажу, на что я способен!
Наконец это время пришло!
Бабушка Гванца нередко уверяла, что в небе есть дыра: если найти её, то можно будет вылезть через неё в другой мир.
Насчёт небесной дыры я не совсем был уверен, но зато уж точно знал, что в изгородях, окружавших наши виноградники, всегда найдётся хоть одна лазейка. Да не такая, в какой рука моя застряла, а большая, в которую легко пролезть голове.
Мимо нашей калитки шла дорога, немного дальше она разветвлялась на тропинки, одна из которых вела к небольшой горке. Под той горкой находился самый знатный из всех наших виноградников — виноградник Тадеоза Кереселидзе.
Когда виноград поспел, Кечо взял меня туда. Он показал дыру в плетне, которую проделал барсук. Через эту дыру мы влезли в виноградник. До чего же был он хорош! Всюду пестрели чёрные, изумрудные и розовые гроздья. Мы поскорее залегли у спелых лоз. Гроздь винограда обычно отщипывают у самого черенка, иначе её сорвать трудно: ягоды осыпаются. Поэтому мы, как собачки, стали откусывать ягоды прямо с лоз.
Вначале мы целыми пригоршнями сыпали их в рот и глотали целиком, потом стали обрывать по ягодке и вскоре так объелись, что кожуру и косточки сплёвывали прямо на лозу.
Удивительно, до чего вкусен ворованный виноград! А может, там росли какие-то особые сорта, которых нет у моего деда? Или это просто мне так показалось?
Но Кечо уверял, что у моего деда виноград во сто крат слаще. Может быть, оно так, но только я слаще этого винограда никогда не ел.
Наверное, я бы съел там весь виноград, но от сладкого сока губы мои слиплись, и я уже с трудом открывал рот, а животы у нас, извините великодушно, так вздулись, что нам не только шевелиться, но и дышать было тяжело. Теперь мы уже не замечали красоты виноградника. Пока желудок пуст — любая еда мила, а наполни его — и пропала вся прелесть. Эту истину понял
Одним словом, долгое время не могли мы подняться с земли, но не оставаться же там было ночевать! Прихватив на прощанье самые крупные гроздья, мы подошли к лазейке. Можете себе представить, что в дыру, проделанную барсуком, пролезть нам уже не удалось, пришлось, изрядно исцарапав ноги колючками, лезть через изгородь.
У калитки Кечо приложил к губам палец и предупредил меня:
— Смотри, Каро, не проговорись!
Я кивнул головой — мол, лучше твоего знаю, но зря я был так в этом уверен.
Пока мы перешёптывались, откуда ни возьмись, появился мой дядя Пиран, с корзинкой за спиной, в которой лежали кукурузные початки.
Кечо косо взглянул на него и съёжился.
Мы вошли во двор. Дядя поставил корзину, потом почему-то оглядел меня с головы до ног.
— Эй, малыш, почему живот у тебя стал словно надутый бурдюк? — и, ткнув меня в живот локтем, произнёс: — Виноград ел?
— Какой там виноград! — поспешил я ответить, но сам растерялся.
— Украл? — нахмурился охотник.
— Что ты? — Теперь уже я совсем перепугался.
— Не ври! Дед не дал бы тебе столько съесть. Что у тебя с животом, от жадности того гляди лопнет! Это тебя Кечошка повёл воровать?
Не успел я и рта раскрыть, чтобы ответить, как из комнаты вышла мать.
— Куда это ты запропастился, негодник, целый день не евши не пивши шляешься!
— А зачем ему еда, видишь, как он брюхо набил виноградом, там и для иголки места не сыщется! — ответил вместо меня дядя.
— Где это ты съел столько? — рассердилась мать.
— Украл, — снова ответил за меня дядя.
— Этого ещё не хватало! — глаза её сверкнули недобрым блеском.
— У кого украл, говори, проклятый, чтоб тебя смерть украла!
Наверное, она меня обязательно бы побила, если бы дядя не заступился. Он повёл меня в дом, усадил у камина и заставил рассказать про набег на чужой виноградник.
— Ух ты! — изумился дядя. — Неужто в Тадеозов виноградник влезли? Что же теперь с тобой будет? В прошлом году один парень из соседнего села своровал у него виноград, так знаешь, что он с ним сделал?
— …?
— Не спрашивай, страшно даже вспомнить. Теперь этот несчастный стал одноруким. Тадеоз отрезал ему правую руку, всю, целиком! Так исстари наказывают воришек.
— Ну да! — засомневался я. — В соседнем селе ни одного однорукого нет.
— Правильно! — подтвердил дядя. — Потому что его тотчас же в город взяли.
— Как же он застёгивает себе брюки? — озадаченно спросил я. — Почему-то это меня обеспокоило больше всего.
— Помогают ему. А вдруг Тадеоз узнает про тебя, что мы будем делать! — и он удручённо покачал головой.