Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
– Спроси, папа! Пожалуйста!
На следующий день я сказал ей, что Вася не против. Вечером она танцевала буквально до изнеможения.
Вопрос: должен ли был я на самом деле поговорить с Васей? А если бы он не разрешил?
«Разве не с кем поболтать на небе?»
Маша шла берегом моря. Ее зимняя мечта исполнилась месяц назад. Вот уже месяц она с братом и мамой живет здесь. Хорошо ли ей? Да. Вот идет она берегом моря и видит смуглого мужчину лет 35. Он останавливается, здоровается с ней
– Кто это, Маша? – спрашиваю я ее, когда он нехотя отходит от нее и идет не спеша дальше.
– Это мой друг, – отвечает она, пожав плечами.
– Друг? Маша, да ты его в первый раз видишь! – поражается мама.
– Ну и что? Он же со мной поздоровался, мама! – отвечает Маша.
Таким образом, ее другом становится всякий человек, который с ней поздоровался. Это логично. Так и должно, по идее, быть. Но так не бывает ведь никогда, мне казалось до тех пор, пока я неделю назад не присоединился к ним здесь.
Можно было бы все списать на ее детскую наивность. Но вот администратор ресторана подходит к нашему столу, смотрит на стул, где только что сидела моя дочь, и спрашивает меня:
– Где Марша?
Я пожимаю плечами. Она только что сидела здесь. Спросил бы он меня, где Ваня, и я бы точно ответил. Ваня ушел еще 10 минут назад, и искать его надо в зале игровых автоматов. Он сидит в машине перед бесконечно повторяющейся на экране картинкой бьющихся спортивных автомобилей и бешено крутит руль. Он может крутить его час. Может два. И три тоже может. Никто просто не проверял, сколько он может крутить этот руль. Только не надо говорить, что мы оставляем ребенка без присмотра, чтобы самим спокойно поесть. Ваня и Маша находятся под постоянным пристальным наблюдением. Их провожают, взглядом и за руку, из ресторана и встречают с распростертыми объятиями в зале игровых автоматов. Там обижаются, если Ваня полдня не кажет к ним носа. Но это может означать только одно: что мы в этот день уехали кататься на яхте.
– Где Марша? – раздраженно повторяет администратор.
Я опять пожимаю плечами. А может, она уже на танцах.
– Марша – мой друг, – наставительно говорит администратор.
Можно было бы предположить, что просто у него работа такая в этом отеле, предназначенном для детей, а не для взрослых.
Но вот Маша сидит на гальке с итальянской девочкой и о чем-то болтает с ней. Но о чем она с ней может болтать? Я подхожу поближе: точно, ни о чем. Маша не знает итальянского, а девочка русского. И все-таки они не могут наговориться. Подходит отец итальянки и говорит мне по-английски:
– Они подружились, правда?
– Да, – говорю я. – Но о чем они говорят?
– Море, – отвечает он. – Парашют. Они говорят о парашюте.
Да, точно. Маша показывает рукой на парашют, который тащит на себе маленький катер. Известное развлечение.
– Папа, – говорит мне Маша, – я тоже хочу туда.
Она снова показывает на парашют, под которым болтается чье-то безжизненное, как представляется отсюда, тело. Я понимаю ее. Она тут везде уже была, кроме этого неба.
– Маша, –
– А почему? – задает она любимый свой вопрос.
– Ну видишь, под парашютом дяденька скучает. Он там один. Ему не с кем поговорить. Поболтать просто.
– Не с кем поболтать на небе? – после долгого молчания уточняет Маша.
– Не с кем, Маша, – с сожалением подтверждаю я и вдруг спохватываюсь. Но поздно.
– А бог? – уже спрашивает она.
– Что бог?
– Можно с богом поговорить.
А я ведь ей сам же только что рассказывал про бога. Рассказывал, когда мы ехали в автобусе. Она сидела во втором ряду и напевала какую-то песенку. Гид, сидевший впереди, незаметно подсунул ей микрофон, чтобы песню услышал весь автобус. Но Маша вовремя заметила этот маневр и замолчала.
– Скажите ей, что если она сейчас споет, то будет звездой, – попросил меня гид по-английски.
Я сказал, неожиданно Маша запела: «Мамочка, милая мама моя, пусть эта песенка будет твоя…» Она спела ее всю, но, впрочем, торопилась поскорее закончить. Раздались аплодисменты.
– Все, папа? – спросила она меня.
– Что все? – переспросил я.
– Я теперь звезда?
– Да, – признал я. – Ты звезда!
– А что это значит?
– Что ты лучше всех.
– Лучше бога?
– Вряд ли. Но где-то близко.
– Да, – сказала она тогда. – Бог на небе. И звезда на небе.
Это все уже было слишком сложно для меня.
«Это не смешно»
Дети вернулись с моря. Я думал, они расстроятся, увидев, что их здесь ждет. Я ошибся. Я вернулся в Москву раньше их на три дня. И я думал, что они похожи на меня. То есть вот они думают только о том, что приедут и опять с головой уйдут в эти непоправимые и бессмысленные московские хлопоты.
Но сходство между нами, к счастью, только внешнее. Они не поехали, как я, из аэропорта на одно производственное совещание, а потом на одну встречу, насчет которой было предположение, что она может изменить ход истории, и не заехали поздно ночью на работу, потому что надо было совершить несколько поступков с использованием Интернета, и не встретили там рассвет.
Они сели в машину. Был поздний вечер. Начался ливень. Я ждал их три часа, потому что самолет задерживался, и за это время заметно похолодало, градусов на пять-то точно. Маша посидела молча минуты три, оценивая сложившуюся обстановку, и спросила:
– Папа, а куда мы едем?
– Домой, Маша. Ведь у тебя есть дом.
– А-а, – сказала она. – А когда мы поедем обратно?
– На море?
– Нет, к Павлику.
– А Павлик где? – удивился я.
– Павлик на море, – согласилась она.
– А кто это?
– Мой жених, – сказала она.
– Ас родителями ты не хочешь жить?
– Я буду приезжать к вам в гости.
Кто-то, может, и обрадовался бы, услышав эти слова. Но Маша произнесла их рано. Чтобы они прозвучали убедительно, ей надо прожить еще лет, мне кажется, двадцать.