Веселые каникулы мажора
Шрифт:
Мы сидим в тени, укрытые от любопытных глаз листьями олеандра. Для меня, проводящей девять-десять месяцев в году в условиях северного города, южные растения до сих пор кажутся не просто экзотическими, а почти сказочными.
Из мимо проезжающей машины по вмиг опустевшей улице разлетается новый хит Агутина:
Оставляя дома блики солнца на рояле
Ветреную душу, словно нотную тетрадь.
Выйти из кино и махнуть по этим лужам,
И
Смеюсь, отчего-то проведя параллель с сегодняшним днём. Смотрю в потемневшие глаза Андрея и вскакиваю с его колен. Он в непонимании успевает схватить мою руку, но я осторожно освобождаюсь и, напевая, начинаю кружиться под дождём.
Промокаю моментально, но не могу остановиться: мне это нужно, чтобы освободить душу от всего напряжения последних дней.
Объяснения Барса про его бывшую девушку не сразу убедили меня поверить. Признаюсь, что я долго плакала, чем здорово порадовала Вику. Но мои слёзы услышала старшая сестра и позвала в сад, чтобы поговорить. Там, под старой яблоней, за столом, который повидал множество торжеств, я выложила всё.
Была бы рядом Сашка, рассказала бы ей, но у подруги очередная чёрная полоса: запой отца. А когда он куролесит, ему на глаза лучше не попадаться.
Танюшка долго молчала, опустив голову. Я уже стала переживать, что она меня отругает, но сестра вдруг порывисто обняла и сказала, что решиться на прощение и на поступок могут только смелые. А трусливые потом солят подушку и жалеют, что когда-то упустили своё счастье.
А ещё долго потом гладила меня по плечам и шептала, что никуда отсюда не отпустит. Думаю, они все догадывались про дядю Петю, отчима… И про его приставания тоже. Только старшие уже не жили с нами и не видели, а Вика предпочитала закрывать дверь и включать погромче музыку, когда мамин новый муж бил меня или прижигал вонючие папиросы о кожу, чтобы я, как он выражался, «поняла, кто в доме хозяин».
К счастью, тонкие стены и бдительные соседи не раз спасали, услышав мои крики… А мама… Мама не поверила ни разу…
Поэтому я почти что сбежала в Орск. Поэтому я так испугалась, когда Барс начал задавать вопросы…
Отчим… он жестокий человек, страшный. А Андрей, он… Он же может захотеть разобраться… Как всегда делал в детстве. Почему-то считал, что обижать меня имеет право только он.
А теперь вот…
Просто летний дождь вспоминает тебя…
— Ты вся намокла, — Барс долго не выдерживает, показываясь из-под укрытия. — Иди сюда.
И я иду.
Тёплые капли, мокрые и счастливые мы, горячие руки Андрея… Что может быть лучше?
До самого входа в аэропорт я думаю только о наших поцелуях, а вот когда вхожу внутрь, сжимаюсь от неприятного ощущения. Компания, распивающая пиво, никуда не ушла. От взглядов этих парней хочется бежать без оглядки. А я еще и мокрая: с волос течет, сарафан облепил тело, как вторая кожа.
Андрей напрягается, прячет меня за спину, повернувшись таким образом, чтобы меня никому не было видно. Мы стоим в углу, и это мне
— Всё хорошо, — будто почувствовав меня, Барс умудряется прижать к своей спине, — сейчас начнут выходить наши.
К моему великому счастью он не ошибается! Родители Андрея выходят чуть ли не самыми первыми и сразу бросаются обнимать сына. Пока его папа подкалывает на счет мокрой одежды, тётя Лида рассматривает меня и с улыбкой тянется поцеловать:
— Ну, наконец-то! А мы уж думали, не созреете, да, пап?
Что?
В смысле?!
— В двух словах Андрюша нам уже рассказал, так что могу смело заявить: затея с Савельевыми мне никогда не нравилась.
И если мама Барса, кажется, искренне рада, то по лицу его отца угадать настроение невозможно. Он, конечно, здоровается со мной, но сам весь напряженный, как пружина.
Подозрительно смотрю на обоих Барсовых, и в голове формируется вопрос: а точно ли он всё мне рассказал?
Получаем багаж, выходим на улицу и синхронно смотрим сначала на небо, на котором не ни единого облачка. О дожде напоминают лишь бисеринки капель, рассыпанные по листьям окружающих кустов и деревьев. Переливаются, как миниатюрные бриллиантики в солнечных лучах.
Мы с Барсом переглядываемся и хохочем. Не сговариваясь, берёмся за руки и наступаем в небольшую лужу. Мокнуть, так мокнуть! Тем более, сухого места на нас всё равно нет.
— В машину как сядете? — качает головой Павел Андреевич. — Мокрые до трусов наверняка.
— Паш, — одергивает мужа тётя Лида. — Василиса же…
— Уверен, что девочки тоже носят трусы, — перемигиваясь с сыном, Барсов-старший вроде бы расслабляется. Шутит странно, но хотя бы шутит, а не смотрит, как аппарат рентгена, на котором ежегодно нам делают флюорографию.
Ожидаемо краснею по фырканье Барсика. Ему всё ни по чём: шутки, мокрая одежда… А я вот растерянно теперь думаю, что мы же правда сиденья испортить можем.
— Мам, пап, мы сча, — перекидывая ключи отцу в руки, Барс тянет меня за руку через дорогу.
— Куда ты…
Но он уже вталкивает меня в вагончик, на котором красуется плакат с мужской и женской одеждой.
— Искать некогда, поэтому давай попробуем подобрать сухое здесь, м?
Придирчиво осматривает вешалки и просит женщину, щелкающую на стуле семечки, показать ему новые шорты, футболку и… платье для меня.
— Андрей, — глянув на цену. — Нет.
У меня есть с собой деньги, я коплю, да и бабушка дала «на мороженое», но платье стоит в четыре раза больше, чем у меня есть.
— Я…
— И еще вот это, — не слушая, показывает на другое. — Какой у тебя размер?
— Андрей, — повторяю попытку достучаться до него. — Я…
— Найдите девушке её размер, пожалуйста, — снова делает вид, что ничего не слышит, и скрывается за занавеской, на которой криво написано фломастером «пример». Наверное, кто-то хотел написать «примерочная», но не рассчитал размер букв.