Весенние каникулы Дьявола на Лазурных берегах

Lwow Andre

– Откуда они у вас?

Борис, явно удивленный случившейся метаморфозой на лице служителя культа, все тем же мягким голосом радостно ответил:

– С того света… батюшка! И из-за этих проклятых фотографий меня с работы уволили, и вообще это дело принимает для меня крайне неблагоприятный оборот!

– А я- то тут при чем? – нервно вскричал поп и, вздрагивая от внезапно нахлынувшего на него перевозбуждения, покраснев и выпучив черные глаза, стал, словно рак, пятиться назад, осыпая Бориса крестными знамениями.

– Так это вы же людей чертями запугали… – Борис в расчете на взаимопонимание попытался выстроить диалог.

Но служитель церкви, уткнувшись в дверь храма, резко сделал несколько шагов в сторону и побежал вниз по лестнице к припаркованному около крыльца черному бумеру.

Проворно заскочив в салон своей машины, он резко завел мощный мотор, и, взревев, словно зверь, его мустанг тронулся так резво назад, что Борис, кинувшийся вслед за попом, был вынужден шарахнуться в сторону, чтобы тупо не оказаться под его колесами. Тогда как водитель машины, как будто бы на какое-то непродолжительное время потеряв чувство ориентации, сделал еще несколько зигзагов по просторной площади перед церковью и на всех парах рванул от нее подальше, едва не передавив мирных граждан, бредущих навстречу ему по дороге к храму. А они, сердешные, чтобы спасти свои грешные жизни, испуганно шарахались в сторону от летящей на них черной машины, которую гнал прямо на них жгучий брюнет с обезумевшими черными глазами навыкат и одетый к тому же в черные одежды, с огромным крестом на груди. Святой отец так торопился сбежать куда- нибудь подальше, что не успел занести в салон всю свою рясу, и длинный лоскут материи, какое-то время зажатый дверцей машины, исправно подметал пыльную дорогу. И лишь на въезде на главную дорогу служитель Бога, совладав со своим страхом или с самим собой, резко затормозив, на мгновение открыл дверцу машины и затащил в салон изрядно запыленную полу рясы.

Борис, на какое-то время впав в некий ступор, тупо смотрел на безумство служителя культа. Тогда как Вадим Бездомный в силу особенностей своего пугливого характера так и не смог снять с себя маску искреннего ужаса и окаменел настолько, что еще долго не мог оторвать свой костлявый зад от ребристой скамейки. Неожиданно к Борису со спины подскочил какой-то седовласый старичок небольшого росточка, возрастом явно под восемьдесят лет, худощавый, но все еще сохранивший более чем завидную жизненную энергию, и спросил на русском языке, отягощенном ужасным эстонским акцентом:

– Чем торгуете, молодой человек, и вообще… почем сегодня опиум для народа?

А люди тем временем продолжали медленно идти по дороге к храму. Зазвонили колокола, и Борис не спеша повернулся в сторону шустрого старца, разодетого в доисторический черный смокинг позапрошлых веков со всеми прилагающимися причиндалами, то есть с накрахмаленной кружевной манишкой и белоснежными манжетами. В руках незнакомец держал медную трость с набалдашником из слоновой кости, изрядно пожелтевшей от времени, в виде головы фантастического существа, чем-то похожего на шакала.

Ошарашенный Борис промолвил очень удивленным голосом:

– Магистр, какими судьбами? Ведь вы под капельницей как месяц уже или вообще… копыта отбросили!

Борис был настолько поражен внезапным явлением преображенного магистра, что не мог найти более культурного выражения для определения состояния смерти, и, наконец-то взяв себя в руки, выдавил:

– Пардон, магистр, вы же в клинической смерти пребываете или уже давно скончались! Про это мне в доме престарелых рассказали ответственные люди.

Но дедок странного вида, будто всего этого и не слыша, шустро осмотревшись по сторонам, остановил взгляд на Вадике Бездомном, застывшем на скамейке в сидячей позе, как изваяние, и, совершенно не обращая внимания на Бориса, бросился к поэту со словами дружеского приветствия:

– Ба! Какие люди! Молодой человек, здравствуйте! Вы, кажется, приехали сюда прямо с фермы Танерон? Было дело, бывал я в гостях там у нашего современного Иова, которого его же Яхве каждый раз испытывал на личную преданность. Подумать только… Какое горе! Дважды потерять свои семьи… воистину испытание не для слабонервных людей, а он, бедняга, не сдается, и ему мой особый респект и пожизненная уважуха.

Не успел Борис в силу своей природной заторможенности что-либо толком сообразить, как увидел этого странного старичка в театральном наряде уже сидящим в непринужденной позе на лавке в обществе Вадика Бездомного, жестикулирующим во все стороны тоненькими

ручками. Дедок забавно болтал в воздухе короткими ногами, которые не доставали до земли, и что-то оживленно втирал почти обезумевшему Поэту Бездомному. И вообще, со стороны он был похож на циркового лилипута или на внезапно постаревшего мальчишку из детского кинофильма «Сказка о потерянном времени».

Было глупо оставаться не при делах, и уже слегка пришедший в себя Борис подошел к этой сладкой парочке, мирно воркующей на публичной скамейке в тени, ниспадающей на них от вихрастой кроны старой пальмы. Вадик, кажется, тоже успел выйти из ступора, и, судя по всему, старикашка смог залечить своего собеседника, сказав ему что-то приятное, так как на азиатском лице Вадика снова прорисовалась самодовольная улыбочка.

– Замечательные места у вас там, в Долине Мимоз, а воздух какой пьянящий! Можно просто есть его ложками, словно черную икру… Просто объедение! Я зажигал там с бывшим владельцем хутора в Танероне – замечательным писателем и просто душевным человеком, но после того как у него снова случилось такое невосполнимое горе… – Старичок явно не собирался замолкать и, тотчас сменив пластинку, во все той же оживленной манере продолжил: – И только поэтому я был вынужден переехать на Кап Антибов в Шато де ля Кроэ, что и по сей день еще стоит, слегка обгоревший, где ему и положено быть. Там меня и моих попутчиков каждый раз радушно встречали его бывшие хозяева. И вообще, я просто обожал гостить в Шато де ля Кроэ с того самого времени, как там поселился один глубоко несчастный, но очень влюбленный английский король, что так глупо отрекся от престола ради сожительства с этой чопорной американкой. Но лучшее время было, когда в нем поселился беглый король Египта Фарух. Воистину это было время, когда восточное гостеприимство меня чуть было не пленило раз и навсегда. Хотя и времена Онассиса там тоже были не самые худшие. Как мы там отжигали… сиртаки! Просто обалдеть, как было нам хорошо… пока и это шато не сгорело. Благо, что нынче Шато де ля Кроэ и поместье «Барон Мюнхгаузен» в Танероне выкупили отличные русские парни. И как только они приведут свои хижины в порядок, а у меня будет свободное время, то я их непременно навещу, и мы зажжем там, как говорится, по полной программе. Мой друг Роман Абрамович, с которым по молодости или по глупости его мы заключили договор о взаимовыгодном сотрудничестве, сегодня затеял фараоновские работы по восстановлению моего любимейшего Шато де ля Кроэ, да и Рашид… – Дедок, внезапно взяв паузу, стал скрести правой рукой свой затылок. – Пардон, господа хорошие, кажется, у меня старческий склероз – никак не могу вспомнить фамилию моего подопечного… того самого, что выкупил имение в Танероне!

– Шардаров Рашид Селимович, – напомнил ему вкрадчиво любезный Вадик Бездомный.

– Вот-вот! Я просто обожаю дагестанское гостеприимство и лезгинку! А какие они чудесные чуду и хинкалы готовят! Просто пальчики оближешь… – восторженно продолжил старичок.

Борис всегда оценивал по достоинству Вадика Бездомного за его культуру поведения, тщательность в изучении литературного наследия… Но все же свято придерживался правила: «Лучше иметь красную рожу и синий диплом, нежели наоборот!» И несмотря на явление, казалось бы, умершего магистра, стал размышлять логически: «А может быть, это и не тот самый магистр, что затащил меня в черную магию. Тот не говорил по-русски да и вел себя всегда так напыщенно, что походил на ощипанного индюка. Этот явно помоложе будет. А может, мой ритуал все же сработал и магистр омолодился? Хотя этот как будто бы помельче и… глаза! – Борис неожиданно обрадовался этой подсказке. – У моего магистра левый глаз был с бельмом, а у этого вроде бы оба глаза нормальные».

И тут же, приблизившись к незнакомцу, Борис нагло заглянул в его насмешливые глаза, которые озорно, по-мальчишески смотрели на него. Правый глаз был чистейшего голубого цвета и не обесцветившийся от старости, как у магистра, а левый глаз был черного цвета и как будто бы не живой, а искусственный, ибо вообще не излучал никакого блеска и к тому же слегка косил в сторону. Да и голос… у того магистра в гортани была дырка, а у этого хорошо поставленный баритон, словно у известного конферансье Максима Галкина.