Весенние ласточки
Шрифт:
Франсуаза не удержалась и заплакала. Фернан никогда не мог спокойно видеть ее слезы.
— Послушай, я же не хотел тебя огорчать.
— Очень тяжело… мне не свести концы с концами… а ты не желаешь понять. Вот уже полгода, как я ни разу не была у парикмахера, у меня всего одна пара чулок, я ничего не могу себе купить… На всем экономлю, чтобы повкуснее тебя накормить…
— Почему же ты не сказала об этом раньше? Мы бы сообща нашли выход.
— Не могу же я все время жаловаться. Да и откуда ты возьмешь деньги?
— У нас есть небольшие сбережения. Я не хочу, чтобы ты лишала себя необходимого и была несчастной.
Чтобы получить окончательное прощение у жены, Фернан доел рагу, и ее полные слез глаза
Вскоре после этого разговора они начали тратить свои сбережения, но цены неумолимо поднимались, дети росли и требовали все больших расходов, и Фернан с Франсуазой стали жить еще скромнее. Заработная плата Фернана в течение многих месяцев оставалась неизменной, и он рассчитывал только на Новый год, чтобы при помощи чаевых пополнить семейный бюджет. Но, вопреки его ожиданиям, многие из тех, кого он обслуживал, наградили его менее щедро, чем в прошлом году. Кое-где вместо обычных ста франков он получил всего пятьдесят. Некоторые люди смущенно отказывались даже от покупки почтового календаря. Все эти мелочи убедительнее официальной статистики доказывали Фернану, что понижение жизненного уровня — общее явление. Его сосед докер Леру, торжествуя, говорил:
— Видишь, вот тебе и твоя теория заколдованного круга. Заработная плата давно блокирована, а цены все растут. Если бы в самом деле существовала зависимость одного от другого, цены не должны были бы меняться.
— А я никогда и не возражал против увеличения зарплаты.
— Прости, но когда мы требуем общего повышения ставок, вы вопите, как ослы, что это вызовет вздорожание.
— Так оно и есть.
— А ты хоть помнишь, сколько тебе в последний раз прибавили?
— Да, десять процентов.
— Ну а насколько за это время выросли цены? Скажи сам.
— Конечно, намного больше. Но есть и другие факторы.
— Сам ты фактор. Если бы твой заколдованный круг был на самом деле кругом, то увеличение должно было быть и там и здесь на десять процентов. А это не так, по твоим же собственным словам. Сколько раз я тебе твердил, что можно увеличить ставки, не вздувая цены. Для этого нужно, чтобы богачи заплатили разницу из своего кармана. Как в тридцать шестом году, дорогой мой, точно, как в тридцать шестом…
К удивлению Леру, летом 1953 года забастовки начались с почтовиков. Фернан, как и его товарищи, присоединился к требованиям, выдвинутым ВКТ: увеличение основной заработной платы и двадцать тысяч франков надбавки на дороговизну жизни.
Фернану казалось, что еще немного, и он добьется своего. И вот теперь его уговаривают приступить к работе, а он даже толком не знает, чего удалось достигнуть.
— Не горюй. По-видимому, забастовка окончена, — сказал он Франсуазе.
— Откуда ты знаешь?
— Слышал по радио. Ты не слышала? Будто бы сегодня ночью договорились.
Франсуаза улыбнулась, как бывало в хорошие дни.
— И ты получишь надбавку?
— Ничего не знаю.
— Как? Но это ужасно, у нас ничего больше не осталось.
— Не будем заранее волноваться. Прежде всего надо выяснить положение. Если сообщение правильно, то нам наверняка чего-то пообещали.
— Но тебе хоть оплатят то время, пока ты не работал?
— Надеюсь.
На это он твердо рассчитывал. Не мог же его профсоюз дать распоряжение вернуться на работу, не добившись хотя бы этого. В первую очередь нужно все узнать. В забастовке приняло участие небывалое количество служащих связи. Все как один примкнули к движению. Были сделаны попытки завербовать добровольцев для сортировки и раздачи почты. Газеты писали, что одна престарелая маркиза ежедневно приходит работать бесплатно на почтамт. Но несколько молодых служащих отправились к ней домой и спели ей на модный когда-то мотив такую серенаду, что отбили у нее всякую охоту. При помощи таких же добровольцев несколько
Фернан узнал, что приказ о возобновлении работы в самом деле исходил от его профсоюза. Если бы спросили его, мелкого служащего и рядового члена профсоюза, он бы высказался против, так как чувствовал, что цель почти достигнута. Но более сведущие люди решили за него. Может быть, у них свои соображения, о которых он узнает позже? Во всяком случае, ничто еще не вошло в свою колею… Правда, появились те, кого не было видно во время забастовки, но к работе никто не приступал. Люди собирались, обсуждали положение, и все настойчивее слышался вопрос: «Как же нам поступить?»
Руководить продолжали самые решительные. С их точки зрения, нечего было и думать прекращать забастовку на полпути. Но некоторые уже начинали поговаривать о том, что благоразумнее вернуться на работу, раз правительство дало обязательства, которые профсоюз нашел приемлемыми.
— А какие именно? — отвечали им.
Фернан, как и многие, требовал разъяснений. Все должно выясниться сегодня днем на бирже труда.
Фернан присоединился к тем, кто голосовал на собрании за продолжение забастовки. Обсуждение происходило в напряженной обстановке, образовалось два лагеря как среди сидящих в зале, так и в президиуме. Одни и те же люди выступали по нескольку раз. Ораторов часто прерывали. Результаты голосования были встречены восторженно и бурно, тем более что несколько человек упорно оставались на своих местах, а небольшая группа руководителей в знак протеста покинула зал. Всякому старому члену профсоюза было ясно, что лопнула какая-то пружинка, и Фернан возвращался домой грустный. На улице продавали первые вечерние газеты, доставленные самолетом из Парижа. В них говорилось, что работа возобновлена на почтах и на железных дорогах. «Вранье», — пробурчал Фернан и, прежде чем идти домой, заглянул к Леру.
— Ну, как ты относишься к этому предательству?! — воскликнул докер.
— О каком предательстве ты говоришь?
— Твои руководители мерзавцы, продажные твари…
— Прошу тебя, перемени пластинку.
— Да это же ясно как божий день.
— Почему ты так считаешь?
— Тебе нужны доказательства, да? Так я тебе их дам.
Прошлой ночью руководители ФУ и ФКТХ[10] в переговорах с правительством вели себя, как тряпки, капитулировали и обратились к транспортникам и почтовикам с призывом возобновить работу. Я называю это предательством. Но это предательство не остановит забастовочное движение, а только расширит его, и вот тебе подтверждение моих слов: наши докеры начинают стачку, так же как докеры Сен-Назера и Марселя. Только штрейкбрехер способен при таких условиях сложить оружие…
Фернан побледнел.
— Значит, если я завтра выйду на работу, я штрейкбрехер?
— А кто вообще собирается возобновлять работу? Предатели.
Фернан раздраженно махнул рукой и, не дослушав докера, направился к выходу.
— Ну вот, — сказал Леру, когда почтальон ушел, — бастует, а при первых же трудностях сдается. Он сдрейфит, как пить дать. Такие субъекты никогда ничего не поймут. А ты что думаешь? — спросил Леру у дочери, которая в это время чистила к ужину картошку.
Жаклина подняла свою красивую головку и, поколебавшись, ответила: