Весенние ласточки
Шрифт:
Все сочувствовали несчастной жене…
— Она была хорошая мать, — сказала Флери консьержке Томасен, ожидая начала собрания комитета мира.
— Ей наверняка нелегко жилось в такой семье, — заметила Томасен. — Но если бы у меня был такой муж, я бы все равно не валялась у него в ногах…
Смерть Вильнуара огорчила Леона Бургена. Некоторое время тому назад он и его друзья из комитета разработали новый метод воздействия делегаций на депутатов. Все труднее было добиться личного свидания с депутатами, и было решено убеждать их при посредстве их жен. Такая система имела свои преимущества. На женщин приводимые
— Она нам пообещала, что он не будет голосовать за ЕОС, — сказал Леон. — Жаль, что его убили…
— Знаешь, когда человек становится министром, он меняет свои взгляды, — утешил его Огюст Пибаль.
Пришла Ирэн Фурнье. Ждали только ее. Она попросила прощания за опоздание и объяснила, что ее вызвали в Национальный Совет Мира. Там ей сообщили одну важную новость. Группа деятелей, и среди них президент Эррио, выступили с призывом провести тринадцатого марта день протеста против перевооружения Германии. Все районные комитеты мира должны принять участие в делегациях парижского населения, которые в этот день устроят демонстрацию у Триумфальной арки и возложат цветы на могилу Неизвестного солдата.
— Хорошо бы к этой дате собрать второй миллион подписей в департаменте Сены, — сказал Пибаль. — А то нам нечем похвастаться.
— Это не относится к нашему комитету, — запротестовал Бурген. — У нас уже около десяти тысяч.
— Но мы еще не у всех жителей нашего района получили подписи. Надо использовать обращение актеров кино и театров к депутатам…
Ирэн попросила аббата Дюбрея провести собрание вместо нее и поспешила к Ренгэ. Профессор был дома, но она попала в неудачный момент. Он готовился к лекции, которую должен был читать завтра в Коллеж де Франс. Несмотря на это, он сразу ее принял.
— Прошу вас, детка, садитесь. Что вас ко мне привело? Я вижу, вы загляделись на мою библиотеку? У меня три тысячи книг, но я с закрытыми глазами найду любую из них. Вас это удивляет? Я все ставлю на место сам…
Ирэн сказала, что ей поручили сообщить ему о предстоящем мероприятии. Профессор прервал ее:
— Я уже знаю, ведь я же дал согласие. Конференция состоится двадцатого марта во дворце Орсэ, но я нахожу, что это поздновато. Ратификация ЕОС должна произойти в конце месяца, и по моему настоянию ведутся переговоры с английскими лейбористами. Немцы обязательно приедут — нельзя же обсуждать этот вопрос без них. Но здесь нужно…
— Речь идет не о конференции в Орсэ, а о народной демонстрации у могилы Неизвестного солдата…
— Это еще что за демонстрация?
Ирэн вкратце рассказала ему о намеченной манифестации.
— Очень хорошо, но как бы из-за этого не уменьшилось количество участников нашей встречи двадцатого марта. Видите ли, хотя некоторые утверждают, что берлинская конференция четырех министров провалилась, она все же открыла новые перспективы. Так, например, в вопросе разоружения…
Профессор пустился в рассуждения. Раз германская проблема сейчас не может быть
— Вы понимаете мою мысль? Великие державы хоть и робко, но все же встают на путь разоружения, и даже если они только приостановят подготовку к войне, уже не будет оправдания для ремилитаризации Германии и надобность в ЕОС отпадет…
Ирэн вежливо слушала профессора, но, воспользовавшись передышкой, вставила:
— Вас просят подписать призыв к демонстрации тринадцатого марта, под которым уже стоят имена видных деятелей.
— Кто меня просит?
— Друзья из французского Совета Мира.
— Нет, это несерьезная затея. Я не против, но зачем мне подписывать? Вы говорите, Эррио поставил свое имя? Это точно?
— Да.
— Тем более, хватит подписей и без моей.
Ирэн неохотно встала.
— Что же мне передать?
— Скажите, что я все-таки пойду к Триумфальной арке.
* * *
Собрание комитета закончилось раньше обычного, и Жак успел встретить Жаклину. Выдался теплый вечер, и они пошли погулять по бульвару…
Жак был в хорошем настроении. Сегодня от отца пришло письмо, в котором он впервые заговорил о Жаклине. Конечно, Филипп Одебер не утверждал, будто рад выбору сына, но, во всяком случае, он перестал возражать против их женитьбы. Он писал, что собирается приехать в Париж на свадьбу, и просил только сообщить ему заранее дату этого торжества. По принятому обычаю он оплачивает половину стоимости свадебного ужина и собирается устроить его в хорошем ресторане.
Если же у будущего тестя и тещи его сына нет денег, он согласен взять все расходы на себя, с тем чтобы отметить этот день без особой роскоши, но пристойно. Он не убежден, что Анриэтта сможет приехать, она все еще не оправилась после аварии, да и не стоит оставлять кондитерскую на попечение чужих людей. Но Жак может рассчитывать на его присутствие на свадьбе. В конце письма отец желал ему счастья. Одновременно пришел денежный перевод для покупки двух золотых колец.
— Я сразу ему ответил и послал твою фотографию.
— Как ты думаешь, он в конце концов полюбит меня?
Юноша вспомнил радушие Леру, при первом же знакомстве назвавшего его товарищем и сказавшего ему: «Если ты останешься таким же, мы с тобой по-настоящему подружимся», — и ответил:
— Обязательно полюбит. И даже сделает тебе хороший свадебный подарок. Но скорее всего он никогда не поймет, что, выбрав тебя, я встал на новый путь. Мы с тобой, Жаклина, должны надеяться только на самих себя.
— Если ты будешь со мной всю жизнь, мне больше ничего не нужно.
— Всю жизнь… Ты представляешь себе, что это значит? Сколько счастья нас ждет…
Мимо них прошли девушка и молодой человек. Наверное, и они говорили о том же самом. Жаклина еще крепче сжала руку Жака.
— Мсье Одебер!
Жак обернулся на знакомый голос.
— Прости, я сейчас тебя догоню.
Жаклина с недовольным видом ушла вперед. Юноша, сопровождавший Лору, отошел в сторону. Дочь заведующего винным погребом первая протянула Жаку руку.