Весенние мелодии
Шрифт:
Честно говоря, потом она просто ничего не помнила. Помнила разве что, как черная фигура медленно двинулась к ней, а еще помнила, как ползла от нее прочь – ноги не держали, и Джеки упала практически сразу.
Потом было очень больно – Черный Человек схватил ее за волосы и держал, и тащил, а потом Джеки перестала соображать.
В голове гудело. Ужасный, низкий гул с отдельными вкраплениями высоких частот. Эффект поразительный – сильно тошнит.
Еще тошнило от запаха. Это даже не запах.
Пила в мозгу взвизгнула особенно мерзко, желудок Джеки подпрыгнул к самому горлу.
Она попыталась приоткрыть глаза, но желудок сказал категорическое «нет». Тогда Джеки решила двигаться медленно. Миллиметр за миллиметром.
Сквозь пелену и красноватую дымку проступали неясные очертания чего-то геометрического грязно-бурого цвета. Чуть левее находилось что-то дрыгающееся, ярко-оранжевое, несомненно живое. Вокруг оранжевого колебались тени – тоже бурые, но более темного оттенка.
Еще было неудобно лежать. Голова упиралась во что-то острое и холодное, руки… рук, пожалуй, вовсе не было.
Еще было холодно. Не везде, а как-то частями. Животу холодно, ногам – нет. Рук она не чувствовала, глазам было горячо, а губы – холодные и ватные, как после наркоза.
В университете – от большого ума, не иначе – они с подружками решили на себе проверить, что чувствуют пациенты, принявшие дозу наркоза и отходящие от него. Ощущения оказались на удивление мерзкими. Джеки не хотела бы испытать их вновь, но вот – пришлось.
Она попыталась восстановить в памяти то, что произошло… Когда? Откуда бурое, острое и оранжевое? Чем так отвратительно воняет? Чьи это тени?
Потом откуда-то из глубин сознания вылущился не то свист, не то змеиный шип, не то детский кошмар из снов. Голос, похожий на радужную жижу на поверхности болота. Голос, подобный тухлому мясу. Или даже тухлой рыбе.
– Зашевелилась, сучка?
Интересно, к кому это он обращается?
Секундой позже мир стремительно ворвался в рассудок Джеки, властно приказав ей вернуться и прийти в себя. Что-то или кто-то резко мотнул ее вверх и вперед, потом пол рванулся ей навстречу, желудок перестал бороться за жизнь, и Джеки вырвало. Как ни странно, после мучительного спазма, вывернувшего ее наизнанку, стало легче и неясные тени обрели имя.
Лучше бы они этого не делали.
Джеки О’Брайен подалась назад, задохнулась собственным вскриком.
Оранжевое – огонь, костер, пожар – короче, горела хижина Рика Каллахана. Вонь – от человека в черном дождевике. От него пахло кровью, потом и смертью.
Все это было не так страшно. Все это можно было пережить. Гораздо страшнее оказалось узнать, что у него, у Черного Человека, человеческое лицо.
Мистер Баркли. Жених, тяготеющий к готике. Муж-садист, заставлявший свою жену пить бычью кровь и избивавший ее каждый божий день в профилактических целях.
Он смотрел на нее. И ухмылялся.
– Очнулась, маленькая ирландская шлюха? Это хорошо.
Он бросил в огонь ветку, поднес к губам бутылку и сделал глоток. Помотал головой, зажмурился, потом громко рыгнул.
– Намечается кое-что интересное. Не так ли, барышня?
Джеки непроизвольно подалась назад, оттолкнулась ногами, поползла… Связанные какой-то грязной тряпкой руки не позволяли закрыться, одернуть задравшееся платье, сжаться в комок. Не позволяли защищаться.
Страх снова затопил ее всю, с головы до ног. Стало пусто в груди, холодно в животе, руки и ноги превратились в ватные валики. Она чувствовала, что у нее дрожат губы, дрожат постыдно и жалко, к тому же все сильнее. Это видел и тот, кто смотрел на нее, ухмыляясь с той стороны костра.
Баркли неспешно поднялся, вразвалочку подошел к лежащей Джеки. Медленно распахнул дождевик, расстегнул брюки, вытянул из них рубаху. От него нестерпимо воняло потом и спиртным. Он слегка наклонился вперед.
– Говорят, ты любишь помогать девочкам? А мальчикам? Не хочешь помочь безутешному вдовцу?
Он взялся за резинку трусов, и Джеки зажмурилась. Грубый хриплый хохот заставил ее вжаться в землю.
– Смотрите-ка, она боится смотреть! Небось у твоего любовничка и смотреть не на что? Так поинтересуйся, как оно бывает у настоящих мужчин! Я заскучал без женской ласки, скажу честно. С тех пор как бедная Адди покинула меня…
Грубые жесткие руки бесцеремонно схватили Джеки проволокли по земле, вздернули куда-то вверх, причиняя неимоверную боль, однако любая боль отступала перед невыносимым животным ужасом, который испытывала несчастная пленница.
Она оказалась распростертой на том самом столе, где всего пару часов назад они с Шоном ели сосиски… Баркли навис над ней, и тогда она закричала истошно и жалобно, как загнанный заяц, как раненый зверек, а потом вслепую ударила ногами…
Баркли отлетел в сторону и разразился грязными проклятиями.
– Сучка! Ничего. Сейчас ты узнаешь. А ну, ноги шире!
Джеки брыкалась и извивалась изо всех сил. Отчаяние придало ей сил, но шансы были слишком неравны. Ужас и боль парализовали ее движения, Баркли без труда сорвал с нее легкое платье, навалился всем телом…
Боль парализовала, не давала двигаться. Баркли наклонился совсем близко к ней, дохнул в лицо омерзительной вонью. Джеки плюнула ему в глаза и изо всей силы ударила лбом в ухмыляющуюся безумную рожу. Раздался дикий вой и новый град ругательств, а в следующий миг окровавленный маньяк рванул на ней трусики с такой силой, что просто сорвал их с девушки. К радостному вою добавилось мерзкое торопливое хихиканье.
Джеки выгнулась в руках насильника, взвыла из последних сил.
Жесткая, грубая рука больно ухватила ее за грудь…