Весенний марафон

Порошина Марина Витальевна

Щенок опять чихнул, его уши взметнулись вверх-вниз, будто согласился.

– Э, парень, да ты простыл, – забеспокоился Василий. – Вот и наползался по сугробам. Что же мне с тобой делать-то, а?

– Извини… – Щенок посмотрел виновато и повозил хвостом по полу.

Подумав, он встал, порылся в коробке с лекарствами, нашел антигриппин и неловко, но решительно утолкал одну бело-зеленую капсулу в собачью пасть. Потом потыкал щенка носом в миску с водой – запить, но тот категорически отказался и жалобно заскулил. Тогда Василий подхватил обиженного пса поперек пуза и отнес в спальню.

– В последний раз, понял? – ворчал Василий, устраиваясь в кровати и подтыкая одеяло

под себя и под щенка. – А то разбалуешься…Минуту спустя они оба спали. Щенку снилось, как он ползет по огромному пушистому и почему-то теплому сугробу и где-то там его ждет хозяин, потому что он слышит его голос, ласковый и любимый, самый лучший на свете. А Василию снилась женщина: незнакомая, но симпатичная, она возилась с пирогами – большие, на весь лист, с золотистой поджаристой корочкой, они упоительно пахли, а Василий сидел возле нее на кухне, поджимал ноги, чтоб не мешать ей проходить, и тогда она украдкой поглядывала на него, смущаясь и расцветая улыбкой. Где-то в другой комнате смеялась маленькая девочка, ее дочка, наверное, играла со щенком. А он смотрел на женщину, которую, он знал, звали Людмила, понимая, что любит ее, как никого не любил до сих пор, и был абсолютно, невероятно счастлив…

На следующий день у Василия был выходной. С утра он позвонил автору письма про пироги, Людмиле и, заикаясь больше чем обычно, договорился о встрече. К его великому облегчению, она не стала требовать, чтобы он отвел ее в ресторан или в кино – в кино Василий не был лет двадцать, а в ресторане – и вовсе никогда. Наоборот, сразу пригласила к себе. День он провел как на иголках, чтобы хоть как-то успокоиться, сходил в гараж, вытер несуществующую пыль в салоне, зачем-то подкачал колесо и даже съездил на заправку. Даже пообедать толком не получилось, потому что кусок в горло не лез, и его порцию обычно столь любимой им поджаренной до коричневой корочки спинки минтая с удовольствием слопал щенок, и Василий еще удивился, куда в него только влезает: маленький, а ест больше себя. Едва дождавшись пяти часов, принял душ, побрился, вспомнив добрым словом главного инженера, облачился в костюм. Потом влез на табуретку и рассмотрел себя по частям в маленьком зеркале, висевшем в прихожей. Вроде все в порядке. Елки-палки, а зефир-то он Раисе забыл купить! Хотя, с другой стороны, если он припрется к соседке с коробкой зефира, а Вова будет не в настроении, то сгоряча он может и не вспомнить про договоренность, и тогда у Василия наверняка будут неприятности.

– Ладно, этот вопрос мы как-нибудь урегулируем, – слезая с табуретки, пообещал он щенку, который, как обычно, таскался за ним из угла в угол и с удивлением наблюдал за странными действиями хозяина. – Ну ладно, я поехал, веди себя прилично. И пожелай мне ни пуха ни пера.

Щенок промолчал, тактично проигнорировав странное предложение хозяина.

– Спасибо. То есть к черту! – выдержав паузу, ответил сам себе Василий, решительно снял с вешалки куртку и шагнул за порог.

Подъехав к дому Людмилы на полчаса раньше назначенного времени, он сидел в машине и пытался унять дрожь в руках. Черт его дернул ввязаться в эту историю со знакомствами! Он и представить себе не мог, что ему будет так страшно и неловко, как будто он сопливый пацан, а не взрослый мужик, видавший виды. Да… Так-то оно так, но когда он видал эти виды? Сто лет прошло, не меньше. Господи Боже, да он ведь и «здрасте» не сможет ей сказать, не говоря уже обо всем остальном! Мысль «обо всем остальном» обожгла Василия так остро, что сидеть в машине стало невыносимо, он выскочил наружу, поставив лицо под холодный февральский ветер. Потом решительно прошагал

к подъезду – а вдруг она смотрит из окна, нельзя ударить в грязь лицом! – и нажал кнопки домофона.

– Эт-то В-Василий, – нарочито громко сказал он в микрофон, но замок уже щелкнул, потому что где-то там нажали на кнопку, не дожидаясь его реплики.

Поднявшись на восьмой этаж, он почувствовал упоительный запах пирогов – нет, так никогда не пахло в их заводской столовой! Подчиняясь этому волшебному запаху, он повернул направо, дверь одной из квартир тут же распахнулась, и на пороге появилась женщина: невысокая, тоненькая, со светлыми кудряшками на голове, в чистом переднике поверх нарядного платья, она смотрела на Василия испуганно и вопросительно, почти так же, как щенок, когда не понимал, на что сердится хозяин. От этого взгляда Василия немного отпустило, он даже смог улыбнуться и сказать:

– У в-вас т-так п-пахнет! П-пирогами! Я п-прямо на з-запах…

– Господи, да вы, наверное, голодный! – всплеснула руками женщина, отступая в глубь коридора. – Вы же с работы?

Василий кивнул, соглашаясь. А кому какое дело, что у него как раз сегодня выходной? Мужику полагается быть с работы. И голодным. А женщине полагается быть дома и встречать мужа с ужином.

– Мойте руки, ванная прямо по коридору, мыло на раковине, полотенце для рук слева, синее, оно чистое, – хлопотала Людмила, тоже одолевая свое смущение этими заботами. – Пирог только что достала, не знаю, удался ли – давно не готовила, не для кого, голова забыла, а руки-то помнят, так что на глаз все – и дрожжи, и мука. Вы с капустой любите? Еще с мясом есть, он только из духовки, горячий…

– Л-люблю, – кивнул Василий, сглатывая слюну. – Я в-всякие л-люблю. Особенно г-горячие если…

И они ели пироги, и пили чай, и разговаривали о погоде, о каких-то мелочах, и оба чувствовали, как отступает неловкость, и даже начали смеяться, потому что все получалось так, как надо. Хорошо получалось. Наевшись, как недавно его щенок (конечно же, он в красках рассказал Людмиле о своем недавнем приобретении), Василий заметил, что под ним скрипит стул. Он встал, перевернул стул, потребовал отвертку, которой не оказалось, ему пришлось спуститься вниз, во двор, к своей машине и взять оттуда. Вернувшись, подтянул гайки. Стул скрипеть перестал, и Василий, не слушая причитаний хозяйки, проделал то же самое с тремя оставшимися стульями.

Потом они еще пили чай и смотрели телевизор, обсуждая то, что показывали.

– Ой, уже десять! – спохватилась Людмила, когда на экране появился циферблат кремлевских часов – заставка очередных новостей. И неловко замолчала.

– М-мне п-пора! – поднялся Василий, испугавшись этого молчания и опять накатившей неловкости. – З-завтра рано на работу вставать.

Он не знал, что делать дальше, то ли прощаться, то ли как-то продолжать разговор. Но обо всем было переговорено, и ни одна кружка чаю в него больше не влезла бы – казалось, что чай и так булькал где-то у горла. Людмила тоже смотрела на него в замешательстве. И тут Василия осенило:

– П-пироги у вас з-замечательные! Всю жизнь бы т-такие ел!

– Да? – расцвела улыбкой Людмила. – Я очень рада. Не разучилась, значит. А хотите, я вам с собой заверну? В фольгу? Куда мне столько? Я мучного вообще стараюсь не есть. Фигуру берегу.

– Н-не надо! У меня д-дома суп есть и… то есть рыбу пес слопал, – отказался Василий, по неопытности не заметив ее робкого кокетства, и перешел в наступление согласно своему гениально сымпровизированному плану. – Сегодня я в-все равно н-наелся. Лучше я з-завтра п-после работы к вам ужинать п-приеду. М-можно?