Весенняя коллекция
Шрифт:
– Но это же американская рок-группа конца семидесятых! – удивилась Джастин. – Почему именно их?
– Марко их обожает, – сказала Габриэль, пожав плечами и явно давая понять, что не разделяет его пристрастий. – Он договорился, что группа будет дополнена другими музыкантами и певцами, и просил их как бы воссоздать музыку тридцатых годов, но по-новому. Всего будет двадцать музыкантов, не считая вокалистов.
– А его модели, это что, тоже воссоздание тридцатых годов? – спросила Джастин. – Не думала, что он будет воровать… заимствовать из столь далекого прошлого.
– Я
– Вы их не видели? – переспросили мы с Джастин хором.
– Марко был слишком занят творчеством, у него не было времени мне что-нибудь показывать. А модели, которые были в работе, он показывать вообще отказался.
– Но, если их не видели даже вы, то как же отдел рекламы, он что, работает втемную? – спросила я, впервые с нашего знакомства проникшись состраданием к Габриэль.
Она только пожала плечами – мол, я и не такое видывала.
– Только дюжина модельеров известна всему миру. И не отдел рекламы будет решать, войдет ли в их число Марко. Но я, хоть и не видела его моделей, знаю достаточно, чтобы уверить вас: он пустил в ход все козыри.
– Значит, – медленно сказала Джастин, – тема соблазнения.
– Именно. – Габриэль поглядела на Джастин по-новому. – Соблазнение. А что еще это может быть, если сцена, несмотря на траты, занимает весь подземный этаж «Рица», переоборудованный под открытое кафе, украшенное тысячью яблоневых и вишневых деревьев в цвету? Марко хочет вызвать призрак весны, весны тридцать четвертого или тридцать шестого года.
– Но этого времени уже никто не помнит, – удивилась я.
– В этом-то и дело. Настоящее не слишком вдохновляет, правда? Марко хочет, чтобы это был какой-то воображаемый год, когда ни у кого не было причин беспокоиться о будущем или сожалеть о прошлом. Обман чувств начнется, когда журналисты войдут в отель с холодной парижской улицы, а окажутся в искрящемся весной холле.
– А вы знаете, что за музыку будет играть «Чикаго»? Что-нибудь новое, аранжированное под тридцатые? – спросила я.
– Неужели вы подумали, что они будут играть свое? – пришла в ужас Габриэль. – Нет-нет, их – только аранжировка. Марко не доверил бы музыкантам такое важное дело. – И Габриэль вынула из сумочки блокнот. – Вот названия нескольких мелодий, которые будут играть перед началом: «Мы с тобою под дождем», «Жду любви», «Голубая луна», «Я мечтаю о тебе»…
– Спасибо, достаточно! – воскликнула Джастин, как и я, заходясь от хохота. Даже Габриэль улыбнулась. – Сентиментально до слез, но если это не поможет настроить публику на доброжелательный лад, тогда ничто уже не поможет. Значит, это будет Париж несбывшейся весной, музыка из лучших голливудских мюзиклов, ужин в «Рице», все топ-модели… Марко не сможет сказать, что его коллекция провалилась, потому что смальца не хватило.
– Смальца? – переспросила Габриэль.
– Это такой жир, – пояснила я, но она опять ничего не поняла.
– Это синоним слова «очарование», – добавила
– А я-то думала, что у меня безукоризненный английский, – пробормотала Габриэль. – Жир? Наверное, это идиома.
– Идиома, – согласилась я. – Это понятно только американцам. – В такие моменты я понимаю, почему сшитая на заказ одежда во Франции приносит четыре миллиона убытков ежегодно.
– Но, – напомнила мне Габриэль, – сегодня может быть сделан первый шаг к созданию духов Ломбарди. А рынок духов – это семь с половиной миллиардов долларов в год. Мсье Некер планирует на много лет вперед.
Разговор был прерван появлением Эйприл и Джордан, а вслед за ними пришли Майк и Мод. У девочек уже начиналась предпремьерная лихорадка.
– Чем нам заниматься до репетиции? – жалобно спросила Джордан. – Ванну с пеной мы уже приняли, ногти накрасили по два раза, ноги побрили, головы вымыли, боюсь, теперь можем начать выщипывать брови и не остановимся, пока все не выщипаем.
– До отъезда в «Риц» еще целых два часа, – сказала Эйприл слабым голосом. – Я не ела весь день и умираю с голоду, но боюсь, что меня вырвет, если я проглочу хоть кусочек.
– У меня идея, – сказал Майк. – Вы играете в покер? Нет? Только я, Мод и Фрэнки? Ничего, мы вас научим. И будем играть на деньги.
Джастин кивнула мне одобрительно, мол, ты сделала отличный выбор. Я не решилась оспаривать очевидное и позвонила, чтобы в номер принесли карты и каких-нибудь закусок.
Следующие два часа пролетели за покером. Скоро все успокоились и даже стали есть, а Джордан, как она утверждала, новичок в покере, еще и выиграла долларов триста. Майк сидел рядом со мной, сделал несколько снимков, но в основном был занят тем, что подсматривал ко мне в карты.
– Прекрати жульничать, – возмутилась наконец я.
– Но твои карты – мои карты, дорогая. У нас все должно быть общее. Хочешь взглянуть в мои?
– Хочешь сказать, делиться надо всем?
– Вот именно. – Я уже собиралась заглянуть к нему в карты – я не могла сопротивляться его улыбке и взглядам, которые он на меня бросал, но тут возмутилась Мод.
А сейчас мы уже не вспоминали, как веселились всего час назад. Мод и Габриэль спустились раньше, потому что лифт не мог вместить нас всех, а мы зашли впятером – мы с Джастин и Майком сзади, Джордан и Эйприл впереди, плечи расправлены, головки гордо подняты – они просто излучали уверенность в себе. Отличались они только прическами – темные кудряшки у Джордан, платиновая стрижка у Эйприл. И тут сработала вспышка Майка, и я заметила, что они крепко держатся за руки.
– Бессердечное животное! – прошипела я.
– Такой снимок пойдет и на обложку, – шепнул он и, когда двери лифта открылись, сделал еще один.
– Вперед, подружка! – подбодрила Джордан Эйприл, вдруг улыбнувшись, и девочки шагнули в сиреневый от сигаретного дыма вестибюль. Вдалеке кто-то носил позолоченные стульчики, стояли три манекенщицы, такие известные, что узнать их можно было по одной-единственной черте, сновали какие-то люди в черных комбинезонах, то ли рабочие «Беллуар и Жаллот», то ли костюмеры.