Весенняя лихорадка
Шрифт:
Когда он ел суп, вошла Эмили:
— С манто что-нибудь прояснилось?
— Я не смог найти Кейси. Свяжусь с ним сегодня.
— Ты капнул супом на халат. Давай уберу пятно.
— Нет, не надо. Я сам.
— Ты размажешь его. Давай я. — Она соскребла пятно ножом. — Ну вот и все.
— Спасибо.
— Давай пойдем вечером в театр. Я хочу увидеть Барта Маршалла. А тебе нравится Зита Йоханн.
— Барт Маршалл? Кто это?
— Герберт Маршалл. Я назвала его так в шутку.
— В каком спектакле они играют?
— «Завтра и завтра». По пьесе Филипа Барри.
— А, да. Что ж, хорошо, если купишь билеты. Кого пригласим?
— Я думала, можно пригласить Фарли. Мы скоро уезжаем за город, а я не видела ее с прошлого лета. Я вспомнила о них, потому что они в воскресенье были в клубе. Миссис Фарли славная женщина. Мне она нравится.
— Да, я видел его. С ним был человек, сказавший, что знал
— Как, тебя? — засмеялась Эмили.
— Чего смеешься? Я ничего не имею против евреев. У меня есть хорошие друзья-евреи. Пол и Джимми. Ты знаешь, что я к ним хорошо отношусь.
— Знаю, но в колледже ты к ним хорошо не относился.
— Послушай, не распространяйся об этом. Сейчас не время для такого снобизма. Фарли пригласи непременно. Ее брат большой друг Эла Смита. Купи билеты. Как насчет одежды?
— Думаю, черный галстук [32] .
— Да. Фарли всегда очень хорошо одеваются, и если не оговоришь черный галстук, он может явиться во фраке, а мне совсем не хочется надевать фрак в конце сезона. Пьеса хорошая?
32
Черный галстук-бабочка надевается к смокингу, белый — к фраку. Форма вечернего туалета оговаривается в приглашениях.
— Джози понравилась.
— Что она понимает?
— Джози тебе нравится. Ты сам это говорил.
— А, ты имеешь в виду Джози Уэллс. Я подумал, ты про Джози Демут.
Лиггетт вытер губы салфеткой. Взглянул на часы, потом ему пришлось взглянуть снова, чтобы увидеть, который час.
— Постараюсь вернуться пораньше. Я еду в Филадельфию в десять часов, но, думаю, вернусь задолго до ужина. В контору заходить не стану, разве что по возвращении из Филадельфии. Пока.
И поцеловал жену.
— Миссис Фарли, это Эмили Лиггетт. В воскресенье в клубе я помахала вам рукой, но вы не заметили.
— Я видела вас и девочек. То была в самом деле Рут?
— Да. Правда, она…
— О, должно быть, она очень интересная. Барбару я узнала, но мне пришлось взглянуть дважды, дабы убедиться, что это Рут. Раньше она была хорошенькой, но теперь красивая.
— О, спасибо. Мне бы хотелось сказать ей это, но, пожалуй, спешить не буду. Скажу, когда будет нужно поднять ей настроение. Я хотела узнать, сможете ли вы и мистер Фарли прийти к нам сегодня на ужин. Хотела пригласить вас на воскресенье, но сегодня мы будем всего вчетвером, вы, мистер Фарли, мой муж и я. Я подумала, что можно сходить в театр.
— Сегодня? Ну конечно. Думаю, что да. Я почти уверена.
— О, превосходно. Вы видели «Завтра и завтра»?
— Нет, не видели. Пол сказал сегодня утром, что хотел бы посмотреть этот спектакль. Я думала, эта пьеса получит Пулитцеровскую премию, кажется, так полагали многие.
— О, Пулитцеровскую премию дали снова?
— Да, об этом написано в утренней газете. Премию получила пьеса Сьюзен Глэспелл «Дом Элисон».
— «Дом Элисон». А, да. Это об Эмили Дикинсон [33] , правда, спектакль я не видела. В репертуаре театра «Сивик» много хороших вещей, но тащиться туда так неприятно. Что ж, я очень рада, что вы можете прийти. В половине седьмого, для мужей черный галстук.
33
Эмили Элизабет Дикинсон (1830–1886) — американская поэтесса. Ее называли Красавицей Амхерста. Последние двадцать пять лет жизни прожила в затворничестве.
— Отлично и большое спасибо, — сказала Нэнси.
Ей нравилась Эмили Лиггетт, и она была довольна, так как знала, что миссис Лиггетт не махала ей рукой в воскресенье. Эта ложь представляла собой учтивость.
Нэнси Фарли знала, что миссис Лиггетт видела ее в клубе, вспомнила о ней, может быть, вспоминала несколько раз в понедельник, и, видимо, вчера вечером решила пригласить на ужин. Желания становиться близкой подругой Эмили Лиггетт у Нэнси не было. Эмили была одной из немногих женщин, к которым она в разговоре обращалась «миссис», часто видела их с мужем летом в клубе и через головы других людей в театре. Она знала, что Эмили питает к ней симпатию — это значило немногим больше, чем одобрительное отношение к внешности, ну и ладно, — и что в этой симпатии есть такие качества, как взаимное уважение и одобрение. Близкими подругами они никогда не станут, потому что им это не понадобится. Нэнси знала, что если она когда-нибудь окажется на пароходе или в дальнем поезде с Эмили Лиггетт, они найдут других общих подруг, чем те,
Сыновья Фарли давно находились в школе, и до пяти часов Нэнси было нечего делать. Каждый день в пять, если у Пола не было других планов, Нэнси ехала по Лексингтон-авеню к Грэйбар-билдинг, где находилась его контора. Так продолжалось уже четыре года. Началось это случайно. Однажды во второй половине дня она оказалась рядом с его конторой, тогда находившейся на Парк-авеню, 247, дождалась его и встретила на выходе. Они единодушно решили, что это очень хорошая мысль и будет просто замечательно, если она станет встречать его всегда, когда сможет. В этом были свои резоны — многие вечеринки тогда начинались рано. Нэнси подъезжала, брала его, и они вместе отправлялись в компанию. Хотя они никогда не говорили этого друг другу или кому бы то ни было, и Нэнси, и Пол очень не любили входить в комнату поодиночке. Однако вместе образовывали хороший единый фронт, и друзья всегда думали о них как о паре. Только для своих чертежников, служащих клубов и нескольких деловых знакомых Пол был отдельной личностью. В часы досуга все думали о нем как об одетом в мужской костюм представителе неразлучных мистера и миссис Пол Фарли. Почти так же обстояло дело с Нэнси; в той мере, в какой может обстоять с женщиной, которая, если обладает хоть чем-то — красотой, безобразием, обаянием, дурным или хорошим вкусом, сексуальной привлекательностью, — становится индивидуальностью быстрее и остается ею дольше, чем мужчина. И они вместе отправлялись на вечеринки или просто ехали вместе домой. Нэнси встречала мужа ежедневно.
Вскоре это стало превращаться в обыденность и перестало доставлять Нэнси удовольствие. Сначала изредка, потом ежедневно Пол садился на заднее сиденье машины и щипал Нэнси за шею. Поначалу ей это казалось забавным. Потом она обнаружила, что напряженно ждет этого. Потом — что раздражается, напрягает нервы и садится посередине переднего сиденья, надеясь, что муж не сможет застать ее врасплох. Но ему всегда это удавалось, и она могла сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз опережала его. Тогда у них был крытый «паккард». Когда они покупали машину с откидным верхом, у Нэнси на уме была одна мысль — она будет поднимать стекло со своей стороны и Пол не сможет коснуться ее шеи. Но пользы от этого было мало; он добивался той же внезапности, сильно стуча кольцом по поднятому стеклу. Постепенно обыкновение ежедневно встречать Пола стало неприятной обязанностью, чуть ли не ужасом. У нее вызывало нервную дрожь то, что поначалу казалось забавным, приятным. Когда они садились в машину, ей требовалось несколько минут, чтобы сосредоточиться на словах мужа. Несколько раз, в те дни, когда погода была замечательной и у Пола были основания ожидать, что она его встретит, она не могла заставить себя переносить это — хотя слово «переносить» было не совсем верным — и придумывала предлоги, чтобы не приезжать. Пол так обижался, что она обзывала себя скотиной; во всем остальном муж бывал добрым, внимательным, нежным, неужели она не может примириться с таким пустяковым недостатком? Но это самопорицание вскоре бесследно проходило. Оно было своеобразным потаканием своей слабости, которое никоим образом не решало проблему.
А сказать Полу напрямик — она против того, чтобы он щипал ее за шею, было невозможно. Из разговоров с подругами и по собственным наблюдениям Нэнси знала, что в каждом браке (который в конце концов сводится к совместной жизни двух людей) жене нужно помалкивать хотя бы об одной мелочи в поведении мужа, которая ей не нравится. Она знала случай, когда брак распался из-за привычки мужа позволять капельке яичного белка свисать с ложечки, когда он ел яйца всмятку. Эта неприятная история происходила каждое утро. Знала и другой случай, когда муж ушел от жены, назвав ее неряхой; психоаналитику потребовался месяц, чтобы разобраться в поступке этого человека — его жена всякий раз оставляла туалетную бумагу плавать в унитазе. О таких вещах нужно молчать, они хуже тех, из-за которых можно ссориться: поведения жены или мужа в постели; его или ее вкусов в одежде; плутовства в играх, кокетливости, дурных манер, расхождений во взглядах, занудства, хвастовства, застенчивости, пунктуальности или ее отсутствия и прочих вещей, о которых люди могут спорить открыто. Кроме того, всегда есть надежда, что муж может оставить свою манеру. Но нет; возможно, он делает это, так как думает, что ты этого ожидаешь.