Весна на Одере
Шрифт:
– А наши далеко?
– Наши?..
– Армия?..
– Да, наши. Армия.
– Далеко...
– Очень далеко.
Винкель присоединился к людям, идущим в нужном ему направлении.
Всю дорогу плакала какая-то женщина. Она шла сзади и тихо скулила.
Шли, как водится, до утра. На рассвете разбрелись по окрестностям, ели, спали.
Винкель достал из кармана кусок хлеба и жевал, сидя под деревом. Было сыро, но тепло. Под соседним деревом тоже сидел немец и тоже что-то жевал. Становилось все светлее. Винкель заснул, потом проснулся, снова заснул и опять проснулся.
Немец
Взгляд Винкеля бесцельно блуждал по лесу, по ровным просекам, по деревьям, издающим крепкий смолистый запах. Наконец он посмотрел и на спящего соседа, и лицо этого человека - длинное, безбровое, угреватое показалось Винкелю знакомым.
Человек был одет в грязное старое пальто. В руке он зажал палку с костяным набалдашником. Ноги его были обуты в рваные ботинки. Одной рукой он крепко прижимал к себе рюкзак.
"Гаусс!" - узнал его Винкель, обрадованный и пораженный.
Винкель подполз к нему, присмотрелся и уже уверенно позвал:
– Гаусс!
Гаусс проснулся, испуганно взглянул на Винкеля, но не узнал его. Винкель улыбнулся - впервые за пять недель.
– Гаусс, - сказал он, - здравствуй, Гаусс! Это я, Гаусс. Я, Винкель...
Гаусс ахнул. Они обнялись, потом уселись рядом, и Винкель начал торопливо рассказывать о своих злоключениях. Он говорил начистоту, совсем начистоту, не так, как тогда, с Ханне.
– Всё пошло к чёрту, это ясно, - сказал он напоследок.
– Всему конец. Надо спасать свою шкуру.
– Пст!..
– сказал Гаусс, оглядываясь.
– Тише!..
– Чего бояться?
– возразил Винкель.
– К чёрту!
– Произнес он это, однако, пониженным голосом.
– Тише, - повторил Гаусс.
– Молчи!
– Он придвинулся ближе к Винкелю: - Такие мысли надо держать про себя, не то... Ты откуда идешь?
– Из Ландсберга. Заходил к Вернеру.
– Он давно удрал.
– Мне сказали. А ты что?
Гаусс усмехнулся:
– Продолжаю служить отчизне... Тут у нас руководитель новый. Может, слышал про такого?
– голос Гаусса еще больше понизился, - Фриц Бюрке... Эсэсовец, штурмбанфюрер.
– Помолчав, он начал рассказывать о том, что приключилось с ним за последний месяц.
– В Гнезно я пожил только два дня, еле спасся; кто-то из соседей - немец, между прочим, - сообщил советскому командованию о моей персоне. По дороге я выдавал себя за чеха, родом из Судет... Даже пристал к группе чехов, хотел пробираться с ними вместе, но напился пьяный и наговорил чёрт знает чего. Чуть не убили. А в Брайтенштайне меня застукал этот Бюрке. Теперь я бегаю кругом, как собака, и приношу шефу данные о передвижениях русских... Вот какие дела!..
– Он огляделся и шепнул Винкелю в самое ухо: - Этот Бюрке - страшный тип!.. Убийца. Берегись, ни звука про свои настроения!..
– Так уйдем, - сказал Винкель.
– Мы офицеры вооруженных сил, не эсэсовцы...
Гаусс покачал головой:
– Этот Бюрке, - знаешь... Он говорит, что мы в ближайшие дни заключим мир с англичанами и американцами и ударим всеми силами по русским... В Берлине на это здорово надеются.
Помолчали. Потом Винкель спросил:
– А где Крафт?
– Крафт?
– Гаусс махнул рукой.
–
Опять помолчали.
– У тебя табаку нет?
– спросил Гаусс.
– Нет.
– Умно сделал, - сказал Гаусс, подразумевая Крафта.
– Я и сам хотел, но смелости нехватило.
Гаусс внимательно посмотрел на Винкеля:
– Тебя узнать нельзя. Очень изменился. Что ты собираешься делать?
– Не знаю.
– Куда ты шел?
– В Кенигсберг в Неймарке, на явочную квартиру.
– Старые явочные квартиры все разгромлены. Многих из наших захватила русская контрразведка.
– Что же делать?
– Не пойдешь со мной в Зольдин?
– К этому Бюрке?
– А куда ж идти?
Вечером немцы снова собрались вместе и пошли дальше. Винкель безвольно следовал за Гауссом.
К рассвету прибыли в Зольдин. Гаусс повел Винкеля на западную окраину городка. Шли задними дворами. Перелезали через низкие ограды, палисадники. Наконец очутились в пустынном переулке со сплошь разрушенными зданиями.
Оглядевшись, Гаусс юркнул в полуподвальное окно одного дома. Винкель молча последовал за ним. В полуподвале оказалась дверца, за ней другая, и вскоре оба очутились в длинном сыром коридоре, где пахло прелью и мышами.
Шли долго. Наконец очутились в квадратном подвальном помещении. Здесь повсюду стоял острый винный запах. Кругом громоздились большие бочки. На одной из них горела коптилка. Два человека спали на полу на соломе. Третий, поправлявший фитиль коптилки, о чем-то вполголоса спросил у Гаусса. Гаусс успокоительно сказал:
– Да, да...
Они пошли дальше, миновали сырой темный коридор и, приоткрыв большую железную дверь, вступили в другой винный подвал, сплошь заставленный бочками. Тут было светло, горела маленькая электрическая лампочка, провод от которой покоился на бочках, а сама лампочка свисала с огромной, многоведерной бочки, освещая головы двух людей, сидевших у стола.
Гаусс, оставив Винкеля у двери, подошел к столу, уставленному кружками, нагнулся к одному из сидящих людей и прошептал что-то.
Человек, с которым разговаривал Гаусс, был маленький, худенький, с острой куньей мордочкой. Он громко произнес:
– Винкель! Подойдите!
Винкель подошел. Второй человек, сидевший за столом, оказывается, спал, положив голову на руки. Большая нечесаная голова с круглой плешью покоилась среди кружек.
– Садитесь, - сказал человек с куньей мордочкой.
Винкель сел.
– Еще один офицер из вермахта?
– вдруг произнесла голова с круглой плешью.
– Да, - ответил человек с куньей мордочкой.
– Обер-лейтенант Конрад Винкель, - представился Винкель.
Голова еще с минуту полежала на столе, потом приподнялась. На Винкеля смотрели в упор маленькие проницательные глазки. Голова была посажена на огромные жирные плечи, шея почти отсутствовала.
С минуту посмотрев на Винкеля, человек вдруг громко захохотал.
– Э!.. Посмотри на него, Макс!
– крикнул он.
– Ну и вид! Где это ты такой платок достал? Шелковый, по-моему! Настоящая фрау!.. Хо-хо-хо! Садись к столу, фрау Винкель! Кушай, пей, а потом в кроватку, хо-хо-хо!..