Весна варваров
Шрифт:
— Помню, мы остановились на каком-то одиноком дворе. Заспанный хозяин оливковой плантации стоит у громадного нашего автомобиля, в руке недоверчиво сжимает ключи, которые вручил ему водитель Саиды. И мы продолжаем путь на стареньком «пежо». Прохладный ночной воздух, проникая сквозь щели в оконцах — они неплотно закрывались, — развеял кисловатый запах пролитого козьего молока. В предрассветных сумерках показались первые предместья Туниса. Саида закрыла лицо строгим, без всяких украшений, платком. В промышленной зоне машина остановилась у проволочного забора. Тут же, будто только нас и ждал, появился молодой человек и открыл ворота. В раннем свете наступающего
Трудно сказать, что испытывал Прейзинг, когда его притащили в зал, ярко освещенный неоновым светом. Трудно сказать, понял ли он, захотел ли понять то, что увидел воочию. Худенькие, сгорбленные спинки детей, склонившихся к длинным столам. Сосредоточенная тишина, ни одного звука детского голоса, и на миг ему померещилось, будто он попал в учебное заведение. Привычные движения черных ручек с розовыми ладошками: электронная плата, соединитель, переключатель укладываются в пластмассовую коробочку. Худой высокий юноша, на вид темнокожий динка из Южного Судана, с запекшейся на ногтях кровью, отцепляет от фольги маленькие твердые стакеры и наклеивает точнехонько по углам пластмассовых коробочек. Красный логотип Prixxing — Прейзинг его вроде бы разглядел, — под ним слоган: Genius of Swiss Engineering [20] , которым так гордился Проданович и за который Прейзинг заплатил так много денег рекламному агентству в Цюрихе. А в ушах у него — голос Монсефа Дагфуса. Ловкие ребята. Ловкие ребята. Прокуренная приемная, в садовом кресле какой-то человечек, при появлении Саиды не соизволивший даже ноги в растоптанных шлепанцах убрать со стола. В углу телевизор, можно посмотреть, как тунисский народ прогуливается по богато украшенной вилле. Такой же, как та, где дня четыре назад — да может ли быть, ведь кажется, это было так давно! — Прейзинг побывал в гостях. Захватанный стакан с крепким чаем он принял благодарно. Саида, сняв с головы платок, уснула глубоким сном на диване среди старых журналов и засаленной оберточной бумаги.
20
«Гений швейцарских технологий» (англ.).
— «Ну что, вы вне себя от ярости?» — спросил меня низкорослый человечек. Был ли я вне себя от ярости? — вспоминал Прейзинг. — Нет, он не угадал, я просто возмущался, я вспоминал того молодого бизнесмена, который когда-то за столом, за телятиной в соусе по-цюрихски да за рёсти, не жалея слов, разъяснял мне, что дело с детским трудом, если смотреть здраво и с порядочного расстояния, не так-то просто. Вблизи это дело показалось мне совершенно простым. Простым и возмутительным. Однако человечек спрашивал вовсе не о том, я это понял, когда он заявил мне чистосердечно, что сам на моем месте точно пришел бы в ярость, ведь я оплачиваю Слиму Малуку компетентных совершеннолетних работников по полной стоимости, а теперь самолично убедился, что мои ценнейшие продукты собирают малолетние темнокожие африканцы. «Месье Малук на этом здорово наваривает» — вот так он выразился. Вот так-де меня и обманывают уже больше года, ведь именно тогда это отлично налаженное — тут он ткнул пожелтевшим от курева большим пальцем в свой выпирающий живот — и известное своими непревзойденно низкими ценами сборочное предприятие Слим Малук выкупил на выгодных до неприличия условиях у наследников своего конкурента,
Сочтя, что самое мудрое в сложившейся ситуации — просто не вдаваться в подробности этого позорного и преступного предложения, я ответил на него презрительным молчанием.
Это молчание следует расценить как утрату дара речи от беспомощности. Но Малуков изменник расценил его по-иному и неверно, ибо принял Прейзинга, несмотря на жалкий его вид или, может, как раз из-за жалкого его вида — Прейзинг не брился уже сутки, что в сочетании с подпаленной одеждой и вставшими дыбом волосами придавало ему эдакий удальской вид, — принял его за крепкий орешек и ради доказательства того, что он и сам не хуже, вытащил из глубин своего серого габардинового пиджака телефон и уведомил органы о том, что у него в руках дочь Слима Малука.
Четверо в форме забрали Саиду. За волосы проволокли ее мимо длинных столов, над которыми детишки склонили головы, даже не подумав отвлечься от работы. Низкорослый человечек изо всех сил вытянулся, чтобы обнять Прейзинга за плечи, вывел во двор и еще раз обратил его внимание на чистоту всей заводской территории. Молоденький полицейский открыл дверцу патрульной машины. Прейзинг почувствовал, как чья-то рука коснулась его волос: это тот человечек заботливо предупреждал, чтобы он не ударился, садясь в машину. «Дайте знать, — сказал человечек на прощание, — когда мы сможем обсудить новые цены». Затем закрыл дверцу и помахал вслед отъезжающим. Прейзинг взглянул назад. Увидел, как Саида споткнулась и упала, как ее били сапогами и тащили за воротник костюма от Рене Лезард по горячему асфальту, как разорвалась блузка, как открылись бледный живот и синий бюстгальтер. И померещилось ему, будто он видел уже эту сцену, хотя и в ином контексте и при иных обстоятельствах, но вот вспомнить подробности ему не удалось, и из-за этого странного наложения вышло так, что спустя четверть часа, когда его высадили из машины у швейцарского посольства, Прейзинг уже и не знал точно, было все это с ним, нет ли.
Прейзинг завершил свою историю, описав возвращение в битком набитом туристами самолете и встречу с экономкой, ожидавшей его в аэропорту. И уж как тут не остановиться напоследок посреди дорожки!
— Ее лицо, — он поднял руки так, будто хотел нежно коснуться этого лица руками, — показалось мне в тот миг прекраснейшим на свете, ты ведь знаешь мою экономку.
Я и вправду ее знал, она навещала Прейзинга регулярно. Прейзинг направился к главному зданию.
— Пойдем, — сказал он. — Дело к ужину…
Так что же он хотел доказать? Доказать этой своей печальной историей, полной печальных случайностей? Историей, которая ничему научить не может.
Прейзинг и сам расстроился от собственного рассказа. На лице все написано: нос повесил, губы пересохли, глаза на мокром месте. Но сейчас я не мог его пожалеть.
— Так что ты хотел доказать? — жестко спросил я.
Тайное знание и печаль, кажется, содержались в его ответе.
— Ты опять спрашиваешь не о том, — сказал Прейзинг.