Весна Византии
Шрифт:
На следующий день все жаловались и стонали, и Катерина была очень рада. А еще через день, когда пассажиров наконец выпустили на палубу, все были с Катериной очень вежливы, как и положено, и дружелюбны друг с другом. Но, конечно, не чрезмерно, потому что торжествовать, собственно, было нечего. Чем тут гордиться людям, которые все бросили и сбежали домой, даже если они возвращаются с товаром? И пусть помнят, что ее муж, Пагано Дориа, погиб… Ей не из чего было сшить траурные одежды, но какая-то женщина дала ей черную ленту, и Катерина повязала ее себе на платье. Катерина де Шаретти
– Не забудь, что парусник принадлежит мне.
Они как раз миновали Модон, и он стоял у борта, глядя на остров, прикрывавший вход в гавань. Вид у него был такой же кислый, как наутро после пьянки, хотя с тех пор Николас не брал в рот ни капли. Рядом стоял Джон Легрант. Когда Катерина повторила свои слова, фламандец повернулся к ней.
– Я отсылаю парусник прямиком в Порто Пизано. Если хочешь, отправляйся туда.
– Но ведь ты плывешь в Венецию?
– Да.
– Тогда и я плыву в Венецию, - заявила Катерина. Но это было все равно что пытаться расшатать скалу. Николас ничего не сказал. Вместо него ответил Джон Легрант:
– Возможно, мы получим там письма из дома, демуазель. Тогда будем знать, что делать.
Катерина двинулась прочь. Письма… Письма от матери, которая жалуется на нее. Вот чего он ждал. А она ради него убила Виллекина…
Глава сороковая
Это было так давно… В феврале, семь месяцев назад он в прошлый раз побывал в Модоне. Николас внезапно осознал, что не может находиться рядом с Катериной, и попросил всех, кому мог доверять - Тоби, Лоппе, Годскалка и Юлиуса - занять ее хоть чем-нибудь. Никто не усмотрел в этом ничего забавного.
Их встретил тот же венецианец, Джованни Бембо. Здороваясь с ним в небольшой гостиной перед тем же начищенным семейным серебром, Николас припомнил прошлый роковой ужин, и теперь увидел все в ином свете.
В Морее султан Мехмет так же передвигался от города к крепости, объявляя о своих намерениях, и морейские правители посылали ему гонцов с мольбой о пощаде. И смотрели, как их родичей угоняют в рабство в Константинополь. И там, где деспот Фома, бесполезный брат бесполезного Деметрия, попытался оказывать сопротивление, модонский бальи и его друзья умоляли правителя, предлагая ему свои корабли, покинуть страну.
Впрочем, это не спасло венецианцев, когда султан преодолел крепостные стены Модона и приказал казнить тех жителей, которые осмелились подойти к нему под белым флагом. Модон, подобно Пере, а теперь и Трапезунду, был творением турков, - их хранила только торговля. И потому бальи угощал гостей яствами, щедро приправленными специями, забавлялся легкой светской болтовней и то и дело оглядывался через плечо.
– Сударь, - приветствовал Николаса венецианец.
– Я услышал нечто необычайное от своих соотечественников, что прибыли на борту вашего корабля. Похоже, вы спасли их жизни и все товары. Они рассказали также о вашей отваге под пушечным огнем и о вашем хитроумии во всевозможных испытаниях. Я отослал письма в Венецию моему кузену Пьеро и Синьории. Они непременно вознаградят вас.
Он и не вспомнил, что прежде держал этого человека за глупца. Тем более что тот глупцом вовсе и не оказался.
– Надеюсь, вы рассказали
Ему предложили кресло, скамеечку для ног и бокал вина.
– Простить себе не могу, - заявил бальи.
– Этот подлый генуэзец…
– Он был официально назначенным консулом, - возразил Николас.
– Вы не могли оказать ему в любезном приеме. К несчастью, дела его завершились не слишком успешно.
– И это также я передам в своих письмах, - заявил бальи.
– И к этому вы также приложили руку. Я знаю. Новости быстро разносятся в наших краях, от корабля к кораблю. Мы получили вести из Трапезунда еще до вашего прибытия.
– И что же вам сообщили?
– поинтересовался Николас, пригубив вино.
– Когда вы отплыли? Султан вошел в город пятнадцатого августа и отпраздновал победу в храме святого Евгения. Панагия Хризокефалос отныне именуется мечетью Завоевателя. Янычары воцарились в Цитадели. Мусульмане захватили все дома христиан в городе, а Касим-паша занял дворец. Мир вольной Греции и славной византийской империи отныне исчез навеки, спустя две сотни лет после того, как предки императора отвоевали Константинополь у латинян. Какой позор… Разве не венецианские войска помогали им тогда?
– Ваш бальи на сей раз решил остаться в Трапезунде, - промолвил Николас.
– Он и еще несколько его товарищей. Они храбрые люди.
– Они служат великой Синьории, - почтительно отозвался бальи и погрузился в раздумья.
– А проявил ли султан милосердие?
– осведомился гость.
Венецианец тут же опомнился.
– В Трапезунде? Да, по отношению к императору. Он сам, его семья, дальние родичи и придворные были отправлены на кораблях в Константинополь. Он попросил такой же доход, как Деметрий, и получит его. Одного из племянников императора султан пожелал оставить в своей свите, а его матушку вместе с дочерью басилевса отправил в свой гарем.
Алексий. Мария. Анна. Кто еще?
– А что с простыми людьми?
– Разумеется, все они были отправлены в Константинополь, если представляли хоть какой-нибудь интерес для турков. Остальные, боюсь, были обращены в рабство. Наиболее подходящих женщин и детей, как обычно, разделили между собой султан и его приближенные. Янычарский корпус заполучил восемь сотен мальчиков, которых будут воспитывать в мусульманской вере. Война жестока, - ровным голосом проронил бальи.
Все это он уже видел в Морее, и ничто больше не могло его удивить, хотя кое-что могло напугать. Чуть помолчав, он добавил.
– Ну что тут можно было поделать, мессер Никколо? Разве способен простой смертный встать на пути у султана? Я не слышал, чтобы хоть один человек, подобно вам, осмелился предстать перед ним в его собственном шатре, да еще и убил предателя…
– Нет, - возразил Николас.
– Если вы говорите о Пагано Дориа, то он погиб не от моей руки.
– Вы слишком скромны, - заявил бальи.
– Это великая трагедия. Но без трагедий откуда взяться отваге, стойкости и закалке духа? Вы, должно быть, устали. Что я могу вам предложить? Там греется вода, если вы пожелаете принять ванну. Затем будет подан ужин. Я вижу, вы почти ничего не пьете…