Весна Византии
Шрифт:
Секретарь визиря оказался довольно молодым смуглокожим человеком с ухоженной короткой бородкой, в тунике и шляпе, украшенной самоцветами. Завидев Катерину, он с поклоном улыбнулся ей. Она вернулась в спальню и вновь легла в постель.
Проснулась Катерина от того, что ей стало необычайно жарко. Поначалу ей показалось, что она вновь на борту «Дориа», и Пагано спит, положив голову ей на грудь…
Внезапно послышался чей-то голос:
– Вот так?
И кто-то совершенно незнакомый ответил:
– Да.
Когда она открыла глаза, то увидела перед
Глава тринадцатая
Подмастерье Николас. Муж ее матери… Лицо гостя оставалось в тени, но Катерина все равно узнала его, но, несмотря на испуг и изумление, все же не смогла удержаться от того, чтобы попытаться представить как выглядит сейчас в его глазах. Рыжевато-каштановые волосы, рассыпавшиеся по подушкам, - такие же, как у матери, - и глаза того же синего цвета, но лицо - юное, свежее, нетронутое морщинами… Лишь тогда Катерина спохватилась, что надо бы прикрыть наготу, однако выяснилось, что скромности ее ничто не угрожает — покрывало было натянуто до подбородка, а поверх него кто-то накинул еще и плащ. Вот откуда это ощущение тяжести на груди…
– Катерина, - окликнул ее Николас. Он сидел тихо, словно кот у мышиной норки.
– Не бойся. Твоя служанка здесь. И отец Годскалк. Мне следовало подождать, пока ты проснешься, но очень скоро я должен буду уйти, и хотел прежде увидеться с тобой. Расскажи мне, что произошло.
Действительно, одна из служанок стояла чуть поодаль, перепуганная и еще более уродливая, чем обычно.
Годскалк? Тот самый капеллан, которого мать наняла, чтобы он с наемниками направился в Италию! Катерина и раньше видела этого рослого мужчину с тонзурой и взлохмаченными черными волосами, однако почти не была с ним знакома. Приподнявшись на постели, она устроилась на подушках, придерживая покрывало у самого горла, а затем уничтожающе уставилась на Николаса.
Человек благородный явился бы к ней лишь по приглашению и принес богатые дары невесте.
Или, смятенный и ошарашенный, встретил бы ее на каком-нибудь торжестве или приеме. Или вызвал бы Пагано на поединок. Или взобрался бы в дом по веревке и попытался похитить ее… А Николас просто уселся на кровать, в потрепанной старой одежде, похожий на обычного слугу, да еще и привел с собой священника!..
– Я помню отца Годскалка, - заявила Катерина.
– Он был в Италии, когда ты убил моего брата Феликса.
Фламандец сидел спиной к свету. Он даже не шелохнулся.
– Мы слышали, что ты вышла замуж.
– В самом деле? Что ж, это правда, - с гордостью отозвалась она.
– Дело решенное, и вы не сможете ничего изменить. У Пагано на руках все бумаги. Мы поженились сперва во Флоренции, а затем в Мессине. Это было очень торжественно, - не в какой-нибудь убогой часовенке с двумя свидетелями…
– Однако без благословения семьи, - возразил священник.
– Мой родственник подписал бумаги, - заявила Катерина.
– Вы его не знаете.
– Кто именно?
– уточнил Николас.
–
Горничная внезапно захныкала, и Катерина повернулась к ней.
– Думаешь, он убьет и тебя? Не бойся, сам он никогда не станет марать руки. И даже насиловать не станет: ведь ты еще не очень старая.
– Она вновь обратилась к незваным гостям: - Мой супруг должен вернуться очень скоро. Он вызывает на поединок всех тех, кто смеет оскорбить его жену.
На это Николас никак не отреагировал.
– А твоя мать знает?
– спросил он вместо этого.
Естественно, ни о чем другом он и думать не мог.
– Теперь знает, - заявила девочка.
– Пагано написал ей из Флоренции.
– Правда?
– Но повторяться Катерине не хотелось, и она промолчала.
– А сама ты не известила мать, прежде чем покинула Флоренцию?
Намеренно дерзким тоном она возразила:
– Нет. Ведь тогда она попыталась бы меня остановить.
– Верно, - подтвердил Николас. Поток вопросов у него, похоже, иссяк. Он сидел, скорчившись, как человек, получивший сильный удар в живот, и смотрел в пол. Затем он вдруг вздохнул и посмотрел на Катерину без тени раздражения и гнева.
– Послушай, все это уже не имеет никакого значения. Мы пришли увериться лишь в одном: что ты остаешься с Дориа по собственной воле и желанию, и что ты счастлива. Это так?
Она была довольна представившейся возможностью. С презрительной улыбкой Катерина опустила руку, и покрывало тут же сползло с обнаженного плеча, полуприкрытого распущенными волосами.
– Как смогу я описать тебе свое блаженство?
– вопросила она.
– Мой брак - совершенен. Мой супруг - самый благородный человек из всех, кого я встречала. И не надейся, что ты сможешь нам помешать: он все предусмотрел. Он дождался, пока я стану женщиной. Он подарил мне собачку.
Николас посмотрел на нее… Обычно у него был такой же вид после очередной драки во дворе красильни.
– Я так и знал, что это было ошибкой…
– Забудь, - коротко велел ему священник.
Фламандец опустил глаза, больше ничем не выдав, что слышал слова капеллана, а затем продолжил самым обычным голосом:
– Я хотел бы побеседовать с твоим мужем. Я подожду, сколько смогу. Но в любом случае, Катерина, я напишу домой. Что мне сказать твоей матери?
– А что ты обычно ей говоришь? Спроси, какой подарок мне прислать ей из Трапезунда? Пагано позаботится об этом.
– И когда ты вернешься в Брюгге?
– поинтересовался Николас.
– Даже не знаю. В Брюгге мне все кажется отвратительным. Возможно, Тильде на это наплевать, но мой супруг не потерпит в семье такого позора. Думаю, лучше мы купим дом в Брюсселе.
– А не в Генуе?
– удивился фламандец.
Эта мысль показалась ей странной, но Катерина не подала вида.
– Или в Генуе, - невозмутимо подтвердила она.
– И когда же?
Ей сделалось скучно.
– Когда он закончит дела в Трапезунде. Не знаю… Спросите моего мужа.