Веспасиан. Фальшивый бог Рима
Шрифт:
До Сабина дошла вся глубина собственной неправоты.
— То есть, если бы его осудили мы, жрецы могли бы призвать чернь к повиновению, и та бы их послушалась. И если бы мы в придачу продемонстрировали силу, это отбило бы всякое желание бунтовать.
— Именно, — насмешливо произнёс Пилат. — Наконец до тебя дошло. Итак, Ирод, мы должны положить этому конец прежде, чем последователи Иешуа станут баламутить народ. Скажи, что мне делать?
— Ты должен прийти во дворец рано утром.
— И отменить приговор?
— Нет, коль Иешуа наконец
— Да, но как?
— Тем, что заменишь еврейское побивание камнями римской казнью на кресте.
— Этот человек должен умереть, — прошипел Пилату первосвященник Кайафа. Облачённый в роскошные долгополые одежды, в комичном шёлковом тюрбане, усыпанном драгоценными каменьями, с длинной седой бородой, он напомнил Сабину скорее восточного царька, нежели жреца. С другой стороны, судя по размерам и пышности иерусалимского храма, иудаизм — религия богатства. Её жрецы могли позволить себе любые излишества на деньги бедняков, которые те несли в храм, в надежде на то, что их суровый еврейский бог проявит к ним милосердие.
— И он умрёт, — ответил Пилат. В такую рань — в первые часы после рассвета — прокуратор никогда не бывал в хорошем настроении. Вот и сейчас он с трудом сдерживал раздражение. — Но умрёт как римлянин, а не как еврей.
Сабин стоял рядом с Иродом Агриппой, наблюдая за столкновением двух самых влиятельных фигур провинции. Было видно, что оба терпеть не могут друг друга, особенно после того, как Пилат с нескрываемым злорадством указал на западню, которую Иешуа подстроил Кайафе, и как тот по причине своей политической близорукости в неё угодил.
— Чтобы избежать мятежа, — продолжал Пилат, — который, судя по имеющимся у меня донесениям, готовили Иешуа и его сторонники, ты должен действовать так, как я тебе приказал, причём немедленно.
— Ноя могу быть уверенным в том, что ты поступишь так, как и обещал?
— Ты сегодня нарочно такой непонятливый? — рявкнул на жреца Пилат, не в силах больше сдерживать клокотавшую внутри злость. — Потому что в данном случае мы на одной стороне. Всё уже готово, приказы отданы. А теперь ступай!
Кайафа развернулся и — собрав остатки достоинства, на какое только был способен после того, как его фактически выставили вон, — вышел из прекрасного, с высоким потолком, парадного зала. Зал этот был главным украшением дворца покойного Ирода Великого, который тот построил в восточной части верхнего города.
— Что скажешь, Ирод? — спросил Пилат.
— Думаю, он сыграет свою роль. Солдаты готовы?
— Готовы. — Пилат повернул налитые кровью глаза к Сабину. — Ты получаешь возможность искупить свою оплошность, квестор. Делай так, как велит тебе Ирод.
Сабин с Иродом шагали к выходу из дворца. С каждой минутой шум беснующейся черни становился всё громче. Выйдя из высоких, полированных дверей
Поскольку день только начинался, тени были длинные, а в воздухе ощущалась прохлада. Бросив взгляд налево, Сабин увидел на холме Голгофы, что высилась за воротами Старого города, крест. Его всегда оставляли стоять там, в промежутках между казнями в качестве назидания для черни, дабы смутьяны и подстрекатели помнили, какая судьба их ждёт, если они посмеют посягнуть на власть Рима.
Кайафа стоял на верхней ступени дворцового крыльца, воздев руки в попытке угомонить толпу. Вокруг него собралось около десятка жрецов. Позади них, охраняемый Павлом и храмовой стражей, стоял Иешуа. Руки связаны, на голове окровавленная повязка.
Постепенно шум стих, и Кайафа начал свою речь.
— Что он говорит? — спросил у Ирода Сабин.
— Призывает к спокойствию. А сейчас он говорит им, что по причине его популярности у простого народа, Иешуа должен быть помилован и выпущен на свободу в знак божьей милости по случаю Пасхи.
По толпе прокатились ликующие возгласы. Кайафа умолк. Выждав несколько мгновений, он снова воздел руки, призывая всех умолкнуть.
— А сейчас он просит всех разойтись по домам, — переводил Ирод. — Говорит, что Иешуа будет немедленно отпущен.
Сабин, затаив дыхание, наблюдал, зная, что скоро настанет его черёд действовать. Кайафа повернулся и кивнул Павлу. Тот принялся нехотя развязывать пленнику руки.
— Давай! — прошипел Ирод. — И постарайся не говорить глупостей.
— Этот человек — пленник римского Сената! — проревел Сабин, шагнув вперёд. Позади него Лонгин уже выводил из дверей дворца полцентурии легионеров. Те быстро взяли в кольцо храмовую стражу и их бывшего пленника. По дороге от Крепости Антонии уже шагала когорта легионеров, которая, подойдя ближе, встала стеной за спинами у толпы, загораживая собой все пути к бегству.
— Что всё это значит? — возмущённо крикнул Сабину Кайафа, чересчур театрально играя свою роль.
— Сенат требует, чтобы этот человек, Иешуа, предстал перед наместником цезаря, прокуратором Пилатом, — громко и чётко ответил Сабин, и его голос разнёсся по всей площади. В толпе начали раздаваться возмущённые выкрики после того как те, кто говорили по-гречески, перевели его слова своим товарищам. С каждой минутой шум делался всё громче. Солдаты когорты за спиной у толпы обнажили мечи и принялись ритмично бить ими в щиты.
Из дверей дворца, в сопровождении еврея в рваной одежде, покрытого кровоподтёками, показался Пилат. Пройдя мимо Сабина, он встал рядом с Кайафой и жестом потребовал тишины. Крики и стук мечей о щиты смолкли.
— Мои руки связаны, — заявил он и, скрестив запястья, воздел их над головой. — Квестор Тит Флавий Сабин от имени Сената потребовал, чтобы я судил Иешуа за то, что тот, называя себя царём иудейским, призывал к восстанию против цезаря. Будучи слугой Рима, я не могу отклонить такое требование.